Олег Ока - Один в поле… Фантасмагория

Он захотел опять поговорить с Гулливером, его интересовало, могут-ли гуингмы размышлять о космосе, не имея никаких точных данных о строении Вселенной и не нуждаясь ни в каких знаниях по астрофизике, как не имеющих практических применений.

Девчонка впереди нагнула голову, присела, занялась ботинками, шнурок развязался? Она находилась в месте, где спуск поворачивал направо, за угол Иоанновского равелина, а внизу, где отблёскивала вода Невы, располагался пляж моржей, и к нему спускалась асфальтированная дорожка. Похоже, что девчонка рюкзачком задела коляску, сама того не заметив, и та медленно покатила к берегу, всё убыстряя бег.

Егору это не понравилось, секунду он выжидал, проводя мысленно траекторию коляски прямо в холодную воду Невы и ожидая, что девчонка вот оторвётся от своих дурацких ботинок и оглянется на своё транспортное средство… Потом нервы его кончились, и он побежал, поняв, что кричать бесполезно, потому что девчонка какое-то время будет рассматривать этого придурка и соображать, кому и за ради чего он вопит и размахивает руками. Пробегая мимо колясковладелицы, он на бегу обозвал её курицей, но скорости не убавил. Он просто не знал, что там, в воде, пологое дно, или внезапный склон метров до полутора, вряд-ли на Неве у берега глубина больше, но коляске и полтора метра достаточно. Ботинки он всё-таки замочил, и низ джинсов тоже. Выволок коляску из воды, отдал набежавшей «курице» и присел на камень справа от дорожки, снял ботинки и носки, носки выжал и стал думать, как высушить их. Прогулка кончилась, в мокрой обуви не нагуляешься. Молодая (слишком молодая!) мамаша склонилась над спасённым сокровищем, как кошка над десятком выводка, осмотрела и обнюхала, она задыхалась и пальцы её дрожали. Убедившись в целости и сохранности имущества, она повернулась к Егору, и он удивился белизне её лица, как у Арлекино в фильме про Буратино. И формой похоже. От страха побелело?

– Чего ты трясёшься, успокойся уже! – проговорил Егор, заглядывая в ботинок и пытаясь вытрясти воду. – Ничего страшного не случилось-бы, там мелко…

Конечно, он соображал, что коляска могла просто опрокинуть содержимое в воду… Но скорее всего всё обошлось-бы истерикой девчонки… Бог знает. Ему было неудобно. Хотелось уйти, и он забыл о желании поговорить с Гулливером.

– Меня зовут Лариса… А ты молодец…

– Лара, значит?

– Ла-ра… Как-то патриархально звучит. Лера намного лучше, но Лера – это ведь Валерия? Жаль…

– А это – твое? – кивнул Егор на коляску. – Плохо за имуществом смотришь.

– Это? Нет, это не моё… Так…

– Как это – «так»? Киднэпинг?

– Ерунда. Просто подработка для полу-существования. Приходящая няня. Выгул и кормление младенцев… Смотрел – «Младенец на прогулке»? Ну и дополнительная нагрузка – смена подгузников и другие развлечения… Это уже бесплатно.

– Значит, в нижних рядах сидишь?

– Как это?

– «Вокруг светоносного круга, превышающего окружность солнца, расположены, образуя свыше тысячи рядов, ступени амфитеатра, подобного раскрытой розе, и на них восседает в белых одеждах всё, к высотам обретшее возврат, то есть все те души, которые достигли райского блаженства». – Это «Божественная комедия», Данте Алигьери…

– Да, ниже некуда… Я про Данте… Отстой, тоска. Все сидят на полочках, и так бесконечность. Травят анекдоты и грызут семечки…

– Вроде того. Все знают, что Рай – унылое место, вынести эту вечную муку могут только праведники с каменным терпением. И с нижних рядов те, кто подальше от Бога, потихоньку сбегают в Ад, почему и воронка, амфитеатр. В нижних рядах мало населения не потому, что все стремятся в верх, а потому, что сбегают туда, где жизнь. В преисподнюю.

– Здесь и сбегать не надо. Если только в Рай, на Молукские острова.

– «Рай и Ад, это две половинки души…»

– Хайам тоже проповедовал гедонизм. Воспевал вино и женщин.

– Женщинами интересуешься?

– Я больная? Кому эти стервы нужны? Собой интересуюсь… Но не в этом смысле, не думай.

– Ничего я не думаю, – уныло проговорил Егор. – Трындец выходному. Поехал я домой…

– Далеко ехать?

– Вторая линия.

– Это не далеко. Я на Девятой живу, рядом с Большим… А детёныш на Большой Пушкарской, надо его домой… Телефон дашь?

– Я его не помню… Сейчас посмотрю… – он достал телефон, начал ковыряться в настройках, – Вот, нашёл, записывай…

– Есть. А зовут тебя как?

– Егор. Я дома постоянно, диван душу… Книжки-кинишки.

– Это хорошо. Достали такие, знаешь, фитнес-геи… Ни ума, ни пищи для ума. Ладно, созвонимся… Спасибо тебе…

Она развернула коляску, пошла к мосту. Он терпеливо смотрел вслед. Так и уйдёт? Пройдя метров двадцать, она оглянулась:

– Чего сидишь? Тебе-же на Кронверкский, к трамваю? Пойдём…

– «… Я умолял человека с бородой высадить меня на сияющем причале у огромных резных ворот Акариэля, но он, мягко улыбнувшись, сказал мне :

– Не проси об этом. Многие вошли в Таларион, Город тысячи чудес, но никому не удалось вернуться оттуда. Там бродят демоны и безумцы, которые давно уже перестали быть людьми, а улицы его белы от непогребённых костей…» *-

– Но разве я не достоин пройти по этим улицам, смеясь над костями безумцев, кто не имел сил посмотреть в холодные глаза правды? Они умерли в безнадёжности отчаяния, которое несёт в себе правда, но я не верю в безвыходность, годится любое логичное решение, чтобы разорвать чёрный круг правды…

– Ты хочешь бежать в сказку? Она может оказаться горькой истиной, замаскированной и раскрашенной волнующими цветами…

– Но мы и так живём в обмане, нивелирующем действительность в серую безысходность, и вряд-ли я что-то потеряю, пытаясь вырваться за пределы тумана.

– Посмотри на ту стену мутной пелены. Наш корабль на всех парусах стремится к ней. Но что она скрывает, и чего мы можем лишиться, ворвавшись за её покрывало? Может быть жизни, а может быть утеряны будут только иллюзии… Мы этого не знаем, как не знаем и цены превосходства над умершими. Они свою цену заплатили, и мы теперь ходим по их костям, стирая память о них в белую пыль…

– Что с тобой? У тебя глаз не видно… – Лара трясла его за рукав, тревожно вглядываясь в лицо, и одной рукой покачивая коляску. – На тебя страшно смотреть… Ты напугал меня…

– Всё в порядке, нормально. Просто… задумался… Я, знаешь, думаю иногда…

– А ты не эпилептик? Конечно, это нетактично с моей стороны…

– Нт, я не сумасшедший, не эпилептик, не наркоман, не маньяк, не мусульманский фанатик… И даже не скрытый алкоголик… Впрочем, они все так говорят!