Александр Берлин - О блокаде Ленинграда и о другом, о чём не могу забыть

Понимая, что его жизнь кончена, Он послал свои работы своему другу, который ничего не понимал, но сохранял работы 15 лет и послал редактору математического журнала. И через 15 лет мир, ученые ахнули от идей этого молодого человека.

Одна из этих задач тогда исследовалась многими (решение уравнений выше 4-ой степени), и ее никто не мог решить. Вторую проблему не знал и не понимал никто. Даже знаменитый математик Коши не хотел тратить время на разгадывание этих загадок и выбросил его работы в мусор.

И эта работа только в 20 веке нашла применение, например в линейной алгебре, теории чисел и криптографии.

Я четко понимал, что запись логических функций и постановка задач в программировании лежит именно в этой области.

Я решил поговорить с Николаем Владимировичем про применение этих конечных полей Галуа.

Но все пошло иначе.

Почему-то в этот день пошел дождь. Такого дождя не было ни до моего визита, ни после.

Я вылез из электрички и пошел по дороге до развилки, как это было написано и даже нарисовано в письме. Конечно, по своему убеждению в мужской гордости, я не позволял себе носить с собой зонт. Это, по моему мнению, был признак старости.

Продвигаясь сквозь струи дождя, я увидел на развилке, смешную фигурку человечка с кругленьким пузом и большой лысиной. Он стоял на развилке, прощупывая глазами толпу.

Над собой он держал большой зонт. А второй был в его руке. Эта картина никак не вязалась с образом великого ученого и вызвала у меня откровенный смех.

Я позвал – «Николай Владимирович!»

Его подслеповатые глаза вытащили меня из толпы.

«Игорь Михайлович! Освободите меня скорее от зонта. Я уже давно жду вас».

Тут меня разобрал смех и вместо традиционного «Спасибо!». Вырвалось: «Ну, Вы даете!»

Он надулся. Я взял зонт, и дальше мы шли молча рядом.

Потом он на минутку остановился и сказал: «Запомните! Ваши недостатки – это Ваши недостатки. А мои недостатки это продолжение моих достоинств». Я согласно кивнул головой, и мы молча вошли в калитку его дома.

Дальше встреча опять не пошла по сценарию – «великий ученый принимает своего ученика».

Я был представлен его жене. На удивление молодой и красивой женщине.

Поступила команда академика – «Снимайте брюки! Вы же весь мокрый!».

Поля Галуа ушли далеко. Жена принесла его брюки, которые были мне по колено, но отвисали в животе, и ушла, сказав – «Будьте как дома». После моего переодевания был растоплен камин, перед которым на фигурной загородке повесили мои брюки.

«Дуся! Подай чаю!»

Я не растерялся и спросил: «Как отчество Дуси!»

«Да она вовсе не Дуся» обиделся академик, а Евдокия Аркадьевна.

«Буду знать, спасибо!»

Наконец, мы сели в удобные кресла перед камином. У него на коленях лежала рукопись моей книги.

И началась экзекуция. После столь благожелательного письма, я не ожидал такой реакции.

Первая фраза была похуже холодного дождя.

«Более похабной книги я не читал за всю свою жизнь».

«А что Вам не понравилось?» – спросил я.

«Лучше невежда помолчите, и слушайте» – был ответ. Меня поразило обращение на Вы при такой начальной характеристике, но это было в духе моего представления об академиках.

«С чего вы взяли, что начальная формула принадлежит Кухареву?

Я понял, что Вы не читали труды Клода Шеннона».

Я рыпнулся, – «В чем он меня обвиняет? Почти в неграмотности». Не знать труды создателя теории информации было стыдно. Я не мог похвастаться, что тогда я его понял до конца, но основные идеи схватил. Он, заметив, мое движение, отрубил «Да, я говорю не то, что все уже знают. У Шеннона первые труды были в 1937 году. Там он впервые написал эту формулу. А Кухарев удачно применил ее».

«И мало того, что Вы свою неграмотность хотите разгласить всем. Вы лишаете себя знания, основных подходов к этой проблеме».

Далее пошел подробный разбор страниц, отмеченных красным карандашом.

На 24-ой странице он пробормотал: «Извините, здесь я ошибок не нашел» и перешел к 25-ой.

Резюме было полным разгромом.

«Так что перепишите книгу и больше мне не присылайте. Я не люблю читать всякую чепуху два раза». И окончательно уничтожив меня, он по мирному вздохнул – «А конечный результат очень интересный! Я буду рекомендовать ее к изданию и на этой неделе пришлю отзыв. Еще один совет, представьте свою работу, хотя бы на одном серьезном научном семинаре». Далее мы перешли в соседнюю комнату, полностью обитую сукном. Здесь была святая святых этого дома – коллекция значков посвященных юбилеям городов. Это было весьма красочное зрелище. Он знал историю городов и историю каждого значка. Я был об этом предупрежден и вручил столь редкий в то время значок города Тамбова.

Эффект был потрясающий, как бывает у детей получивших самую желанную игрушку.

Значок был записан и поставлена моя подпись, и я твердо знал, что, когда будут разбирать архивы этого ученого и моя подпись займет место в истории.

Мои приключения продолжались, и я написал книгу.

Я не знал, что такое «писать книгу». Самое интересное, что это было очень тонкое (по числу листов) произведение. Но все 90 страниц, содержали серьезные доказательства и примеры.

Тут на моем пути повстречался первый редактор – женщина. И началась война. Эта война с редакторами продолжается и сейчас. Они посягают на самое святое, исправляя текст и искажая мои мысли. И как я благодарен им потом, когда в результате этой войны книги становятся понятней и проще в чтении.

Мы встречались с моим редактором в Москве каждый день в течение двух недель. Как мы ненавидели друг друга.

Мои пассажи, с глаголом «является» вызывали гнев.

Как просто – «эти результаты являются подтверждением…»

– «Является только Б-г на землю» по-военному рапортовала редактор (редакторша).

– Почему вы пишете «все вычисления содержатся в таблице, а в таблице одни цифры»? Я за вас пересчитала эти цифры, они должны возрастать в линейном порядке, а у вас… Я чего-то бормотал в оправдание, но следовал быстрый ответ:

– Ах! Вы прозевали одну строчку в таблице? А мне, откуда знать?

– Так что всю главу перепишете!

– Что за фраза «преодолеть предел». Перейти, превысить.

Я слабо отбиваюсь.

– Поймите, сейчас позволено свободно применять слова.

– Вы хотите мне сказать про глаголы «трахнуть», «поиметь», «вздрогнуть».

– Так и пишите инструкции для пивных, в нашей редакции Вам делать нечего.

Я уже не говорю, что еще одно мое внимательное чтение моей же книги вызывало и вызывает у меня устойчивое отвращение к написанному и к навязчивому желанию переписать все лучше.

Но книга вышла. Вышла благодаря Николаю Владимировичу и техническому редактору. Надо напомнить, что препятствовала не только цензура. В стране не хватало всего, в том числе и бумаги.