Александр Берлин - О блокаде Ленинграда и о другом, о чём не могу забыть

И, наконец, противоречивая фигура. Это специалист, которого никогда не было в истории СССР, и пока нет сегодня в России.

Это человек, который вложит свои деньги в это дело. Подчеркиваю СВОИ с корыстной целью получить прибыль. Его характеризует чутье на прибыль, а может быть желание меценатства или сочувствие ученому. Но во всех случаях он рискует своим капиталом, частично или полностью, и своим благополучием. Такой был на моем пути, но об этом дальше.

В истории СССР и других стран были случаи вложения государства в ученых, и они работали на уровне открытий, но до освоения почти не доходило.

Все эти деньги уходили на великолепные здания, персонал и высосанные из пальца идеи.

Такова природа человека. Пока над ним не висит палка личного благополучия, он поддается соблазну меньше сделать, больше получить.

Продолжая историю болезни, скажу, что труды академика Николая Владимировича Горянского я нашел в Ленинградской Публичной библиотеке им. М. Е. Щедрина. Это было удивительно. Его уже назвали проводником идеализма и чуждых идей. Но книга почему-то не была изъята из библиотеки.

Я взялся за её чтение, и не просто чтение, а конспектировал книгу. Причем разделил листы тетрадки на два столбика. В одном выписывал заинтересовавшие меня фразы, а в другой столбик мои комментарии.

Ну и нахальные же это были комментарии, там был мой юмор, но часто я повторял за автором математические выкладки и делал свои варианты. Сегодня я читаю эти комментарии и понимаю, как нахален и как прозорлив был мальчишка. Сегодня юная дерзость вызывает у меня восторг и я люблю таких молодых людей.

Это было применение Булевой алгебры для построения логических объектов.

Буль был из тех, которым, на мой взгляд, повезло. Он долго жил в захолустье (был учителем математики в школе), и потому не поддался всеобщему увлечению – дифференциальному исчислению. Хотя потом и опубликовал несколько трудов в этом направлении. И он занялся математической логикой.

В настоящее время она кажется примитивной, но он один из первых внес символы и записал многие законы логики Аристотеля в виде формул. Он показал, что эти законы подчиняются почти арифметическим правилам.

Правда, опять же, на мой взгляд, никому это в то время было не нужно, но с появлением вычислительных машин и формальных языков, все это вдруг «заиграло».

Мое молодое мышление не то, что протестовало, но понимало, что математика давно вырвалась за пределы Булевой алгебры. Даже в 19-м веке формулы механики позволяли рассчитать машины, открыть Юпитер.

А математика Буля позволяла только перечислить требования к программе и немного их преобразовать.

Уже тогда меня осенила идея применения рекурсивных функций и приведение логики к преобразованию уравнений.

Вот тут и начиналось то, что заинтересовало органы. Я это не осознавал. Так же как не придавал значения тому, что эти работы рождались в условиях полной информационной свободы.

Анекдоты и фильмы о рассеянных ученых создавали мифы об их закрытости. Ученый не может быть закрыт. Он должен иметь доступ ко всем научным богатствам мира. Иметь общение со всеми. Спорить, узнавать мнения.

Я начал с невинных поступков, и я даже не подозревал, к чему это приведет.

Мои теоретические исследования успешно продвигались. И, наконец, был получен первый результат. Достаточно логично сформулированная проблема могла быть реализована путем несложных преобразований в любую другую формальную систему – например, формулы Булевой алгебры в схемы на релейных контактах, микросхемы и даже команды формальных языков.

Через некоторое время я написал первую свою статью.

Чтобы понять это событие надо вникнуть в психологию того времени.

Писали статьи все, кто хотел написать диссертацию. Кандидатская степень давала существенную прибавку к зарплате. Так что – ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан.

Многие выбирали, а точнее получали темы от научных руководителей. Это были задачи, относительно которых уже было ясно, что их, возможно решить, и как их решить. Как тогда выражались – стрельба по видимой цели.

Кроме того, они имели четкую практическую направленность, иначе защита диссертации осложнялась.

Моя статья выдавала себя своей «лоховостью». Стрельба по невидимой цели. Во—первых, не ясно было для чего она написана и математический аппарат был необычным для окружения.

Статья должна быть рассмотрена редакционной комиссией, в которой сидели достаточно уважаемые люди. Но! В ту эпоху в число обязательных документов для представления статьи нужны были отзывы. Не подумайте, что ученых. Нет! Секретаря парткома, и начальника патентного отдела, и начальника секретного отдела.

Первая ловушка была в патентном отделе. Там надо было доказать, что статья не содержит сведений, подлежащих патентованию

С одной стороны вроде все правильно, а с другой стороны если она не содержит ничего нового, то зачем ее публиковать. А если в ней что-то есть, почему не подать заявку на изобретение. Замечу, что такие заявки проходили годами и почти 80% заканчивались отклонением.

Секретный же отдел смотрел, нет ли там секретных сведений. При этом еще рассматривалась возможность использования во вред стране. Парторг же смотрел, чтобы на статье были нужные фамилии, лучше начальников.

У меня была непонятная по теме статья, подписанная одной фамилией.

Начальник парткома посмотрел принесенную статью и очень бегло прочитал ее. Я удивился, что за столь короткое время можно войти в суть мировых загадок.

Конечно, его резюме было однозначно: «А начальник твой смотрел? Пусть подпишет».

Начальник моего отдела был простой человек. Он уже проникся моей компетенцией в деле настройки аппаратуры, и с сожалением спросил: «Ну, зачем ты так!»

В это фразе звучала вековая тоска и жалость к юродивому человеку, еще не знающему жизни. «У нас с тобой дела не впроворот, а ты тут лезешь с этим. Хочешь, я тебе устрою сверхурочные работы. Получишь реальные деньги, а это только маета». Это было действительно лестное предложение, учитывая мое материальное положение.

Потом он добавил.

«А первый день, когда поступишь в аспирантуру, будет последним днем твоей работы и приличных заработков». Но завизировал и сказал: «Думай сам». После чего горестно вздохнул и отдал бумагу.

Начальник секретного отдела тоже не был в восторге от моего творчества и коротко сказал – «Оставь!» – это тоже не предвещало ничего хорошего. И я виновато вышел из комнаты.

Через день мне вернули бумаги с его визой.

Я подал статью в редакцию.

Далее все было проще, и редакционная комиссия сочла возможным рекомендовать к публикации.