Владимир Калинин - Разбуди меня, дробь барабанная. Часть вторая

В командирской палатке, полевого штаба дивизии, кроме, нервно, расхаживающего, полковника Дыменко, присутствовали, комиссар дивизии Поламарчук, и командиры полков, майоры Сушилин, Брянцев и Пересвятенко. Комдив, буравя меня, сердитыми глазами, оборвал мой доклад о прибытии, на полуслове. – Лейтенант Галитин, по какому праву, вы оставили строй вашего дивизиона, извольте объясниться!? – Товарищ полковник, я полагал, вы в курсе, приказ о переводе подписан вчерашним числом! Он, растерянно, посмотрел на комиссара, и снова, раздражённо, обратился ко мне. – Какого приказа, почему не доложили? – Приказ спускается сверху, товарищ полковник, и это вы, обязаны были уведомить меня, о переводе и новом назначении, а не наоборот! Я назначен, командиром, отдельной, ремгруппы, в составе рембата! Полковой комиссар, Поламарчук, готов съесть был, меня глазами, и едва сдерживал себя, чтобы не скрежетать зубами, но сказал, на удивление, спокойным, елейным голоском. – Однако, вы очень резвы, лейтенант! Нельзя, так, бесцеремонно, нарушать субординацию, вы у нас служите, едва неделю! А уже скачете через головы, вышестоящих командиров, не вежливо, пора умерить, молодой горячий нрав, ведь, можно шею сломать! Я понял, намёк, на явную угрозу, и тихо, виновато, произнёс. Прошу, простить меня, товарищи командиры, впредь, более не повторится, но разве я нанёс большой ущерб?!

В этот момент, в палатку, как будь-то, её задуло лёгким ветерком, грациозно, вошла красивая, молодая дама. На секунду, остановила на мне, изучающий взгляд, и защебетала, обращаясь к комиссару. – Митенька, я уезжаю в город! Не теряй меня, мой милый! Братик мой, Герасим, здесь проездом, упросил поехать с ним. И правильно! Столько, дел накопилось, парикмахерская, магазины, подругу, сто лет, не видала! Сегодня не жди, заночую у братца! – А завтра, Панас Федотович, – обратилась она к комдиву, – не окажете мне любезность, место, в вашем авто!? – Маша, как можно, с укором, говорил Поламарчук, ведь, был приказ, гражданских не брать, в виду…. Комдив, махнул мне рукой, – свободен, лейтенант, занимайтесь своим делом! Выйдя из палатки, я увидел напротив, «полуторку», в кабине которой, сидел хмурый, рыжий шофёр, с интендантскими эмблемами в петлицах. А в десяти метрах, в стороне от палатки, высокий, белобрысый капитан, взволнованно, шептал младшему сержанту-танкисту. – Арбайтен, Вальтер, арбайтен! Я не мог ослышаться, он говорил по немецки, улица было пустынна, они не ждали, что их кто-то услышит.

Увидев меня, капитан, поторопил танкиста, беги скорей, Панарин, и передай привет Феде, и пошёл в мою сторону. Я сделал вид, удручённого заботами офицера, и только, поравнявшись, с ним, как бы, очнувшись, отдал ему честь. Я видел его холёное лицо, с надменными глазами, и мне казалось, что вот, сейчас он вытянется и, выбросив вперёд руку, крикнет «хайль Гитлер»! Но он прошёл, молча, небрежно козырнув, и скрылся за штабной палаткой. Я тоже, быстро и осторожно, вернулся и спрятался за палаткой, мне были слышны обрывки разговора, через палатку, как, Маша сказала, – не скучай, милый! Я придвинулся ближе к выходу, и услышал шёпот её, – найн, Герхард, найн!

Я был ошеломлён, случайным открытием, немцы здесь, у нас под носом, не иначе, как шпионы и диверсанты! Стук захлопнувшейся дверцы и удаляющийся гул, отъезжающей машины, вернули меня в себя. Что-то нужно делать! Что можно предпринять? Войти в палатку и доложить, по команде, как требует устав!? Меня поднимут на смех, и выставят вон, ведь, Маша, жена комиссара, а Герхард-Герасим его шурин. Доложить в особый отдел, у меня нет доказательств, и я, в последнее время, мало верил, этим последователям, Железного Феликса! Меня, вдруг, осенило! Кто этот, убежавший танкист, Панарин? И Федя, которому, он должен передать привет? Уж не исполнители ли они, не их ли рук дело, вывода из строя боевой техники? Нужно срочно найти Витю Сазонова, и через него узнать, кто эти люди!?

Техника-лейтенанта Сазонова, я нашёл в «техпарке». Так называлась территория, занимаемая, всей, имеющейся в корпусе, техникой. С только, что, возведённой, вокруг неё изгородью, из колючей проволоки, чем, собственно говоря, и занимался Витя Сазонов. Увидев меня, он демонстративно, с чувством выполненного долга, похлопал ладонью о ладонь, и, оглянувшись на творение, руководимой им бригады, скомандовал. – Младший сержант Панарин, ведите группу в расположение части! Здороваясь со мной, спросил. – Никак соскучился, Коля, или, может, у тебя дело? Я, тоже улыбаясь, как и он, отвёл его за локоть, подальше, от строившихся бойцов, и сказал, серьёзно. – Дело, Витя, дело! Выслушав меня, Виктор помрачнел, и проникся тревогой. Он, ещё, мало знал бойцов, и не мог охарактеризовать их, но знал точно, что в его роте нет, ни одного Фёдора, о Панарине, ничего плохого сказать не мог, кроме того, что он замкнут, неразговорчив. Ни с кем не дружит, изредка, встречается с прибалтом Янисом, из другой роты. Подумав, решили, не привлекая внимания, понаблюдать за Панариным и Янисом, а также, за Герасимом и женой комиссара Машей, а уже после, судя по обстоятельствам, доложить обо всём дивизионному комиссару Лагутину.

Но обстоятельства сложились так, что, ни завтра, ни в последующие дни, я не мог отлучиться и на миг, из-за большого объёма работы. Старший лейтенант Ковалёв, назначенный командиром ремонтного батальона, вместо, уволенного в запас Матюшкина, передал мне приказание, «спущенное сверху», срочным порядком, поставить рембат на колёса, и притом, дважды. В боевых условиях, в обеих дивизиях, должен быть свой рембат. Что же, очень правильное решение, думал я, второй рембат нужен обязательно, и они должны быть мобильны. Политрук Тупилин, оказавшийся здесь, по старой привычке, предпринял попытку «политического управления». С чего думаете начинать, товарищ лейтенант, может помощь требуется? Новый комбат, пресёк это сразу. – А вы, что тут делаете, товарищ политрук? Вам нечем заняться? В виду, малого опыта и знаний, в технических вопросах вы не компетентны, поэтому, впредь, в производственный процесс вторгаться не смейте! Займитесь своим прямым делом, по плану и графикам боевой учёбы! Я вас более не задерживаю! И нашего политрука, «как корова языком слизнула», ведь, «крыть», ему было нечем. Комбат посмотрел на меня, и спросил. – Сколько тебе нужно человек? Я знал, что в рембате появились специалисты, и выпросил сварщика и двух слесарей.

И началась моя конструкторская жизнь, три дня мы резали, кроили, варили, благо было из чего, в итоге, мы собрали двенадцать прицепов, на которые, хоть сейчас, устанавливай агрегаты и оборудование, и переключились на восстановление техники. Комбат Ковалёв был не промах, в первый же день поставил дело на лад, и раскрутил на всю катушку, за три дня, работая, как обычно, в две смены, рембат отремонтировал и поставил в строй, шесть танков и шесть артиллерийских тягачей. Мне же, для осуществления своей мечты, приходилось выбирать технику, настолько разбитую и разграбленную, которая, не поддавалась прямому ремонту, и её нужно было резать и кромсать, выкраивая и сваривая листы металла, согласно эскизу самоходки. Сорока пяти миллиметровое орудие нашлось тут же, брошенное без лафета и замка, и нам пришлось, как раз, кстати. Сержант Липягин, за два дня перебрал двигатель и трансмиссию. Мы смотрели, с восторгом, на своё детище, и нам хотелось скорее его опробовать, испытать в деле. И такое испытание было проведено, на следующий день, по приказу генерала Бердникова, по всем правилам, на предельных скоростях, по пересечённой местности, и с боевыми стрельбами по мишеням, только без нашего участия. Комкор, был доволен нашей первой самоходкой, и дал приказ наращивать производство. Через три дня, мы «соорудили» ещё одну самоходную артустановку, только более мощную, на другом шасси, и с семидесяти шести миллиметровой пушкой. И сейчас, я сидел в палатке, и чертил чертежи этих самоходок, потому, что рембату поступил приказ, подключаться к их производству.