Вячеслав Береснев - Лысая

– А тебе-то диск нужен? – спросил Илюшка. – Ты же вроде хотела его проверить и себе забрать.

– Ай, забей. Я ж не думала, что вам настолько понравится. А что, он уже в чужих руках?

– Угу, Бульбазавр его себе забрал.

– Забавное у него погоняло. Почему «Бульбазавр»?

– Ой, это целая история! Его зовут Кирилл, а фамилия – Артошкин. В первом классе часто смеялись, потому что, если сократить, получится «Картошкин». Он всегда обижался, когда его «Картошкой» звали. А во втором классе к нам парень из Украины перевёлся, Мишка Зверев. Он как-то услышал и сказал, что, мол, картошка по-украински – «бульба». А в одном мультике был такой герой, Бульбазавр. Вот Кирюха им и стал.

– Ни хрена себе… А у нас в классе, видимо, одни тупари были. Меня вон Рыжей постоянно звали.

– Почему?

– В смысле, «почему»? Потому что в первых классах я была рыжей. Ещё и вся в кудряшках. В один момент меня это зае… кхм, достало, и я побрилась. Меня стали звать Бритой. А потом… – она ухмыльнулась, постучав по лысой макушке, – сам понимаешь.

– И татуировку сделала? – уважительно протянул Илюшка.

– Татуировку-то недавно, в этом году.

– Больно было?

– Вообще да, она ещё и кровоточит какое-то время, прежде, чем зажить.

– А уши прокалывать?

– Тебе-то зачем?

– Просто интересно.

– Уши прокалывать тоже больно. Смотри, моему примеру не следуй. Увижу – уши надеру, будет ещё больнее.

Илюшка смущённо засмеялся, но ничего не сказал.

Им оставалось перейти дорогу и пересечь небольшой двор под сенью двух огромных деревьев. Поблизости не было ни светофоров, ни переходов, поэтому люди здесь предпочитали перебегать дорогу, пока машин не было. Подходя к ней, они болтали о друзьях Илюшки: тот рассказывал, как познакомился с Анькой Гриб.

Пашка ещё издалека заметила стоящую прямо посреди дороги одноклассницу – одну из тех, что хихикали, увидев, как она болтала с Палычем. В коротком светлом платье, в тёмных очках, с ритмично ходящими из стороны в сторону щеками, перерабатывающими жвачку.

Первой мыслью было обойти её, но Катька что-то листала в телефоне, и, кажется, их не видела. Как не видела и машину, которая мчала ещё достаточно далеко, но останавливаться явно не спешила.

– Эй! – машинально крикнула ей Лысая, остановившись. Катька не услышала: к ушам от телефона протянулись тонкие белые проводки.

– Сука, – ругнулась Пашка, кидаясь вперёд…

Машина оказалась куда ближе, чем она думала.

Лысая с разбегу толкнула Катьку вперёд, и сама приняла жёсткий удар под рёбра. Тормоза машины заскрипели, дыхание перехватило. Пашка рухнула на асфальт, схватившись за живот. В глазах потемнело, окружающие звуки на несколько долгих секунд смешались в невнятный шум.

То, что первое долетело до её ушей – это ругань Катьки.

– Ты чё, совсем ёбнулась, Лысая?! – кричала она, чуть не срываясь на визг. – Ты какого хуя творишь?! Я телефон поцарапала, тварь!!!

Пашка хотела ей что-то ответить, но смогла только выдохнуть воздух, стоя на четвереньках. Думала, что потеряет сознание – но обошлось, хотя боль была очень сильная. Сквозь шум в ушах она слышала, как уже Катьку материт что есть мочи водитель, как они переругиваются, как её поднимают на ноги, как беспокойно смотрит на неё Илюшка, как он что-то говорит мужчине…

Как уже позже объяснил Лысой Илюшка, водитель был хорошим знакомым их семьи, Валерием Санычем Селезневым. Он и отвёз пострадавшую Пашку в ближайший травмпункт. При осмотре ей сказали, что повезло: ребра не сломаны, но синяк останется большой. Постоянно извиняющийся Валерий Саныч (он же дядь Валера – со слов Илюшки) отчаянно материл Катьку, вставшую посреди дороги, чем и приглянулся Пашке. Хоть и взрослый, он казался адекватным и рассудительным: согласился отвезти Лысую домой, а на заднее сиденье пустил Илюшку с Ладаном.

– Совсем не соображают, – возмущался он, садясь за руль и заводя двигатель, – долбоёбы, встанут посреди дороги… Ты ведь ей жизнь практически спасла – а она за телефон переживает! Тьфу, блять… Ты, извини… Паша, да? Ну я тоже дурак, не затормозил вовремя…

– Бывает, – поморщилась Пашка пристёгиваясь. – Извинения приняты, забыли. Не подохла и нормально…

– Валерий Александрович, друг семьи Ильи, – представился водитель, пожав ей руку.

– Павлена. Можно просто Паша.

– Имя-то какое красивое…

Лысая, смутившись, не нашла, что ответить: слишком уж редко ей кто-то говорил подобное.

Валерий Александрович, несмотря на её протесты, довёл Пашку вплоть до дверей квартиры, а затем, объяснив ситуацию, извинился перед её матерью, открывшей им. Увидев, в каком состоянии дочь, она тут же забыла про все их ссоры, возникавшие между ними: помогла раздеться, дойти до кровати и лечь так, чтобы не сильно болел синяк сбоку на животе. Приложила к нему пакет замороженного молока – самое холодное, что нашлось в холодильнике. На водителя она, кажется, не очень злилась, скорее разделяла его негодование по поводу остановившейся на дороге девушки.

– Спасибо вам большое. Может, пройдёте, я чай сделаю?

– Нет, спасибо большое, мне ехать надо… Этого молодца домой доставлять. Если требуется какая-то компенсация…

– Даже не заикайтесь! Вы и так помогли, я очень вам признательна.

– Ваша девочка всё-таки молодец. Не каждый бы спасать кинулся.

– Характер у неё не сахар, порой никакого сладу нет. Шипит, только слово скажи, да в комнате постоянно запирается, слушать никого не желает. Недавно родственники поздороваться пошли – так представьте, накричала и выгнала…

– У подростков часто такое, Маринсанна, – так звали Пашкину маму, – сами же знаете, возраст такой…

Больше Пашка не слушала: закрыла глаза, попытавшись уснуть. Почему-то снова подумала про Марью: она всегда думала про неё, когда было плохо на душе.

Уснуть у неё не вышло: в комнату, проводив гостей, пришла мать. Подвинула кресло к кровати, присела. Какое-то время молчала. Затем спросила:

– Сильно болит, Паш?

– Угу, – ответила та.

Ни язвить, ни ругаться желания не было.

– Валерий Александрович сказал, что ты молодец. Девушку спасла.

– Зря, наверно, вообще полезла. Пускай бы её сбило.

Пашка чувствовала медленно нарастающую злость на Катьку. Действительно, она могла хотя бы поблагодарить её, вместо того, чтобы поливать матом.

– Не говори так, – с упрёком сказала мама. – Это осталось бы на твоей совести. Ты правда большая молодец. Я горжусь тобой.

– Ну спасибо. Вот только мне от этого не легче, – не сдержалась Лысая, всё-таки сорвавшись на колкость. – Стараешься как лучше, а в итоге на тебя слюнями брызжут. И всё равно «молодец, Паш», «так и надо, Паш»… Да к херам мне оно не надо!

– Ну вот что я опять не так сказала? – мать всплеснула руками. – Ты можешь перестать ворчать на меня, хотя бы когда попадаешь под машину?!