Дмитрий Шершнёв - Катехизис действительности

Да, очень многим не хватает этой самой дыхалки и старшее поколение говорит: «Ничего не слышно, что они там шепчут со сцены». Но зато есть совсем другое. Четвёртая стена исчезла.

Сейчас есть театр диалога, когда ты ищешь глаза зрителя. Я люблю такой театр. Я правильнее себя ощущаю, когда иногда кого-то наказываю. Например, у кого-то зазвонил телефон, и я постараюсь сделать так, чтобы никто не заметил, но в итоге я выищу этого человека глазами и для себя, внутри, я ему посвящу какой-то монолог. То есть я буду смотреть именно на него. Это будет моя работа, потому что у меня есть такая сверхзадача – зацепить его. Раньше, наверное, я бы делала вид, что этого всего не услышала.

Нуждается ли беларуский театр в реформировании? Если да, то в каком именно?

Театр, актёры, режиссёры – всё это для меня не театр. Театр – это зритель, а потом уже все остальные. И если наш зритель будет глупым, то наш театр ни в чём не нуждается. Возвращаясь к первому вопросу. Чем отличается? К театру относятся серьёзно, театр финансируют. И режиссёр не думает над тем, чтобы пойти в какие-то запасники и пошить что-нибудь из тряпок. Не думает, что нет денег и поэтому вместо за́мка нужно сделать стул, и будем, как в шестидесятые, играть на стульях.

Я не за то, чтобы театр был «багаты-багаты», весь такой «бліскучы-бліскучы». Я за то, что если есть идея и она хороша, она достойна, то режиссёр не должен думать, где искать деньги на её реализацию. Там это есть, здесь этого нету. И когда к театру относятся серьёзно «высшие силы», соответственно, к театру серьёзно относится и зритель. Потому что театр – это такой учитель. Туда школьники идут не для того, чтобы почитать какую-то книжку и просто попялиться на актёров. Но для чего-то ведь они туда идут?

Славное слово «катарсис» слишком сильное и не относится ко всем спектаклям. Но мне бы хотелось, видеть то самое время, когда к театру относились серьёзно, когда для похода в театр наряжались, когда это было целое событие для семей, пар. Первое свидание в театре…

Вот сейчас делают старые дворики, и мы сидим в Каретном дворике в Минске. Это ведь всё сделано под старину. Здесь удобно, здесь идёт беседа, здесь можно назначить свидание, здесь можно подумать о прабабушке и её пышном зонтике от солнца. То же самое и театр. Когда я вижу, что в театр идут спрятаться от дождя, или в антракте выпить коньячку, то я расстраиваюсь. Когда я прихожу на спектакль, чтобы посмотреть на своего супруга и сидя в зале вижу, как тёти, сидящие за мной, едят селёдочку и запивают её водочкой, прямо в зале, то меня это не то, что расстраивает. Я готова растерзать тётей и задаю вопрос: «Нужен ли вообще этот театр?». Я не думаю, что это актёры такие плохие или тёти плохие. Просто нам не хватает образованности, ума, что ли… Я не знаю, чего. Театр нужно понимать, как нечто глобальное, включая зрителей.

Если бы у вас была возможность что-либо изменить в современной беларуской культуре, в любых её сферах, какие бы шаги вы предприняли?

Культура – это очень круто. Я ничего не понимаю в живописи, в художествах… Я восхищаюсь любыми детскими рисунками, потому что сама рисовать не умею. Сложный вопрос. Я должна поиграть в диктатора. Если это касается нашего театра, то я бы абсолютно всех уволила. А потом бы набрала заново, но не всех… И не потому, что мне нравится или не нравится. А потому, что когда у человека нет ничего, он как бы собирается и стремится это что-то найти. Как это и доказывается в отношениях.

Когда у тебя полный холодильник еды, то ты есть не хочешь. Очень умные люди переведут мои слова так: «Значит, актёр должен быть голодным. Мы должны жить в нищете и если нам бросят колбаску, то мы скажем – спасибо большое». Нет. До маразма не следует доходить. Любое государственное учреждение, тем более театр, театр балета, музыка, наша гениальная поп-сцена и не только наша – это всё готовый комок. Есть люди, которые этим живут. Они самообразовываются театром, им не нужно давать литературу и говорить, чтобы почитали это и это. Эти люди идут вперёд, копаются, они, словно обезьянки, наблюдают за людьми, чтобы потом брать их характеры.

А есть люди, как я их называю – люди, которые сели на попу. У которых уже всё нормально, всё хорошо, их уже никто не тронет. Театр – это такая движуха… И себя я в первую очередь уволила бы. У людей, которые действительно должны быть в театре, театр должен быть единственной работой. Это зависит не от актёров.

Я получаю 3,7 млн., 185$ (до деноминации). И я не могу позволить себе, чтобы это была моя единственная работа. Ни в коем случае, потому что я не хочу той самой колбаски, спасибо большое. Поэтому у меня три работы.

И сейчас театр для меня не является основной работой. Я его очень люблю, очень люблю некоторых людей, которые там работают. Мне нравится стоять на сцене, я люблю зрителя, люблю свои роли, но… Люди, которых набирают в театр, должны понимать, что у них будет всего один выходной, они будут играть больными, будут играть беременными, будут играть, когда у них кто-то умрёт из близких, они не будут сниматься, они не смогут работать ни на одной работе. Но они будут уверены, что получат достаточную зарплату, которой хватит, чтобы найти себе человека, мужа, жену, которые поймут их. Они могут обеспечивать своего ребёнка и при этом утром и вечером находится в театре и будут согласны на один выходной, который периодически забирают. Человек не должен быть голодным и поэтому пахать. Он должен быть обеспеченным, но он должен понимать, почему он работает в театре. Он должен любить искусство, развивать свой актёрский дар, но, конечно же, развивать его при поддержке. И тогда мы не будем работать на семидесяти работах, нас не будут называть проститутками. Потому что мы бегаем везде и ишачим тамадой, ведущими и много кем…

Что на ваш взгляд нужно сделать, чтобы беларуский кинематограф стал более качественным и востребованным?

А он у нас есть? Это касается культуры в общем.

Сюда можно и учителей отнести. Это не значит, что нужно уволить всех старпёров, обирающих и унижающих молодых, а потом на их место набрать новых. Нет. Учителя работают в такой же луже, как и мы. Они озлоблены, потому что они не просто в рамках. Они в каких-то коробочках, когда ни туда, ни сюда. Наши бедные учителя вынуждены работать и репетиторами, и нянями, держаться и как будто бы не хотеть на пенсию. Да все мечтают о пенсии, но при этом зарабатывают эту копеечку. Если бы было просто уважение к профессии… Никто не говорит о зарплате в двадцать миллионов. Здесь речь о том, чтобы человек мог позволить себе работать на одной работе. Это касается всего. И тогда можно сказать: «Вы не учитель. Вы работаете на одной работе, у вас есть свободное время. Но вы не тянете. Вы огрызаетесь с детьми, вы не нашли подход к ученикам». Учителя бояться сказать что-то плохое про ребёнка.