Татьяна Гаврилина - Последний акт «симфонии»

Благоговейное отношение Алексея к своему духовному отцу и «собинному другу» наиболее ярко выразилось и в том, что он молчаливо позволил Никону присовокупить к титулу главы Церкви – «великий господин» еще и титул главы Царства – «великий государь», чем привел всех близких ему людей в страшное волнение и недовольство. Ведь в государственной практике России подобное единение титулов и сосредоточение власти в руках одного лица наблюдалось только однажды и то применительно к родному отцу царя Михаила Федоровича – патриарху Филарету. Но тут, как говорится, сам Бог велел! Отец государя – сам государь! А в случае с Никоном все выглядело нелепо, нарочито и противоестественно. Впрочем, Никон особенного согласия царя на этот счет и не спрашивал, а у Алексея просто духа не хватило патриарха за излишнее своеволие укорить. Не одобряя чрезмерной мягкотелости царя, против Никона ополчилась добрая часть Двора, включая старшую сестру царя – Ирину Михайловну, супругу – Марию Ильиничну, и многих родственников со стороны Романовых, Стрешневых и Милославских.

В числе немногих из окружения царя Алексея Михайловича, кто принимал Никона таковым, каковым он являлся на самом деле, был Федор Ртищев и младшая, тайно влюбленная в Никона шестнадцатилетняя сестра царя – Татьяна Михайловна. История их непростых и запутанных отношений составляет отдельную страницу в летописных источниках середины семнадцатого века.

Но что вполне было в духе Никона, так это то, что его нисколько не волновало, то невероятное число противников, которыми он оброс за сравнительно короткий срок. Он был готов, даже и ценой своей жизни, защищать и отстаивать все то, что добыл лукавством, смекалкой и изворотливостью. Впрочем, главными его врагами были не завистники, а он сам! Не умея правильно распорядиться оказанной ему высокой честью, он нечуткий, необразованный и недальновидный орудовал во вверенной ему епархии, как деревенский мужик на личном подворье. Не обладая тонким умом политика, терпением и выдержкой дипломата, рачительной бережливостью доброго хозяина Никон во всяком деле «рубил с плеча» – бил наотмашь по всему живому, что с испокон веков звалось и по сей день зовется русской душой.

***

Первым шагом, который патриарх Никон предпринял на пути реализации задуманной царем Алексеем Михайловичем церковной реформы, стал распространенный по всем церквям накануне Великого поста документ, получивший название «Память от 14 марта 1653 года». Он затрагивал сразу два древнерусских обряда – поклоны и перстосложение при крестном знамении.

Однако само по себе появление «Памяти» в Москве явилось событием не случайным, а было приурочено к началу работы Земского собора, у которого царю, при активной поддержке патриарха Никона, удалось наконец вырвать согласие на присоединение Украины к России.

Вопрос об объединении двух народов, давно набивший оскомину у всех тех, кто так или иначе был к нему причастен, обсуждался Собором уже в третий раз по той одной причине, что, начиная с 1651 года, в польско-украинском противостоянии начался новый виток отношений, придавший войне яркую религиозную окраску.

Сам Папа Римский, прислав королю Владиславу хоругвь и отпустив польскому воинству все грехи одним разом, благословил Польшу на войну с Украиной во славу Католической Церкви.

Со своей стороны, Православная Церковь в лице коринфского митрополита, действующего от имени Вселенского патриархата и находящегося в лагере Богдана Хмельницкого, лично опоясал гетмана мечом, освященным на Гробе Господнем.

Так Украина превратилась в мировую арену, где открыто столкнулись интересы православной Москвы и католического Рима.

Но очевидно, что одного освященного меча Запорожскому Войску оказалось недостаточно, и его встреча со стотысячной наемной армией польского короля под Берестечком оказалась роковой. В самый разгар битвы воюющие в рядах восставших украинцев татары дрогнули и, оставив поле боя, бросились наутек. Пытаясь воззвать вероломных союзников к совести, Богдан Хмельницкий бросился за ними вдогонку, но вместо того, чтобы прислушаться к доводам гетмана, хан счел за лучшее взять его под стражу. Лишь через несколько дней, собрав и заплатив татарам за своего атамана затребованный выкуп, казаки смогли вызволить его из плена и вернуть в Войско.

Но за то время, что Богдан пробыл в неволе, восставшие, попав в окружение, и теснимые польскими войсками с трех сторон к непроходимому болоту, впали в панику и прекратили сопротивление.

Спасти остатки деморализованного и утратившего боеспособность Войска помогла находчивость казачьего полковника Богуна. Он был единственным, кто не растерялся и, кто, приказав запрудить непроходимые топи подручными средствами: копьями, телегами, седлами и одеждами, организовал через них переправу. Плечом к плечу с Богуном возводили переправу и коринфский митрополит, и иные духовные лица из числа его свиты. Спасая гибнущее от погони поляков Запорожское Войско, они личным примером внушали паникерам спокойствие и побуждали их к действию.

Большую часть войска Богдану Хмельницкому спасти все-таки удалось, но битва с Речью Посполитой была проиграна.

Новый Белоцерковный трактат, подписанный казаками с польской шляхтой, предусматривал для казачьего самоуправления совсем немного – всего лишь одно Киевское воеводство. Сократился до двадцати тысяч и реестр казаков, а самое главное – польские магнаты получали право возвратиться в свои имения на Украине.

Понимая, что все его мечты о самостийной власти на свободной от поляков украинской земле придется отложить, Богдан Хмельницкий в 1652 году возобновил прерванную переписку с царем Алексеем по поводу будущего Малороссии. Он просил его принять Украину под свою царскую руку.

Правда, на этот раз, действуя по наущению Иерусалимского патриарха Паисия, Богдан Хмельницкий обратился с письменным прошением и к новому «собинному другу» царя – патриарху Никону, которого умолил быть своим ходатаем перед царем. Призывы Хмельницкого упали на благодатную почву.

Но едва представители двух сторон Москвы и Украины успели обо всем договориться, как новый Киевский митрополит Дионисий Болобан, сменивший на посту Сильвестра Коссова, решительно отказался изъявлять покорность Московскому патриарху и принимать посвящение в Москве. Аргументируя свое заявление тем, что Русская Церковь, как отступившая от истинного православия, не имеет права на подобное священнодействие, Болобан поставил всю проделанную по объединению двух стран работу под удар.

Церковный конфликт, раздутый Киевской митрополией, получи он широкую огласку, мог бы серьезно подорвать авторитет России на международной арене. Требовались немедленные и решительные меры. И тогда, не видя для себя иного выхода, Великая Русь, оправдываясь перед Малороссией, пообещала исправиться. Такова была предыстория написания и появления на свет «Памяти от 14 марта 1653 года».