Татьяна Гаврилина - Последний акт «симфонии»

Но из всего этого бахвального послания Никона царь Алексей Михайлович извлекает только одну фразу – «отнято патриаршество». Отнято! Да, так и есть! Отнято по его царскому настоянию, вопреки действующему уставу Церкви и законам человеческой совести!

Царь понимает, что Никон прав! Раздавленный тяжким чувством вины перед ним он полон раскаяния, он готов многое в их отношениях пересмотреть и исправить, но что-либо действенно изменить более не в его власти!

Новый патриарх Иоаким – личность темная и малосимпатичная зорко следил за тем, чтобы склонный к необдуманным поступкам государь не рассиропился и не призвал неугомонного старца в столицу. А в том, что такие намерения у Алексея Михайловича были, он с некоторых пор не сомневался!

Много в конце своей жизни и тяжко болея, Алексей, пребывая в глубокой подавленности, не однажды с запоздалым прозрением провозглашал, что все его нынешние невыносимые физические и душевные страдания есть страшная расплата за ошибки, которые он так неосмотрительно и необдуманно в свое время совершал.

Переживая снова и снова события двадцатилетней давности, он не лукавил перед собой и имел мужество признать, что по младости лет был излишне самонадеян и не затруднял себя выбором средств для достижения честолюбивых намерений.

1649 ГОД и РАНЕЕ

***

В январе 1649 года в сопровождении шумной и пестрой по составу свиты проездом из Малороссии в Москву прибыл нежданно-негаданно Иерусалимский патриарх Паисий. Таких важных визитеров русская столица не видела уже давно, пожалуй, со времен царствования Бориса Годунова. Напуганные многими трагическими событиями, происходящими на Руси в последние десятилетия, а это и грозные годы Великой смуты, и тревожные годы междуцарствия, иностранцы объезжали московские земли стороной – подальше от греха и от разбойников.

Но стоило только боярскому клану Романовых утвердиться на царстве и навести в стране, разоренной польскими шляхтичами, державный порядок, как всякого рода коммивояжеры, путешественники и авантюристы нескончаемой вереницей потянулись в холодные Московские земли в поисках лучшей доли, приключений и коммерческих выгод.

Корысть была положена и в основу патриаршего визита.

Как известно, к середине ХVII века православный Восток находился под игом Османской империи более двухсот лет. Влача жалкое и униженное существование, прозябая в условиях крайней нужды и дурного обхождения, Восточные иерархи вынуждены были, уподобляясь нищим и убогим, ездить по миру с сумой, христарадничать и собирать подаяние. Милостыня, выпрошенная Восточными патриархами у православных государей, и была тем самым единственным доходом, который позволял им прокормиться и сохранять свои приходы. Однако столь длительное пребывание в состоянии рабской покорности и зависимости, с одной стороны, от веротерпимости истинного хозяина страны – от султана, а, с другой, от благодеяний и щедрот православных господарей испортило Восточных первосвятителей, превратив их из рыцарей духа в угодливых лицемеров. В погоне за большими деньгами они не только не гнушались преступать законы христианской морали, но и нередко отстаивали интересы того подателя, чье подношение превосходило дарения всех остальных. Утратив с течением времени такие важные святительские качества, как принципиальность и честность, они более походили на торгашей, предлагающих сильным мира сего услуги, непозволительные для лиц высокого духовного звания.

Не являлся, в этом смысле, исключением и Иерусалимский патриарх Паисий. Опытный политик, тонкий психолог и ловкий интриган, повидавший на своем веку правителей разных стран и народов, Паисий быстро разобрался и в том, что же на самом деле представлял собой молодой, горячий и почти совсем необразованный московский самодержец Алексей Михайлович Романов.

Впрочем, ни царем, ни самодержцем Паисий молодого Романова не считал. И то верно! Ну, какой он был царь, если еще совсем недавно весь его род в чине бояр служил настоящему царю и самодержцу всея Руси Ивану IV Васильевичу. Разве может слуга царя быть царем? Боярин – он и есть боярин!

Но что бы там Паисий про себя об Алексее ни думал, а вида о том не подавал. В конце концов, ни за тем, чтобы русского царя учить уму разуму он в Москву приехал, а за тем, чтобы расположить его к себе и с успехом завершить свою миссию. Вот потому-то часами и выслушивал он с притворным вниманием изо дня в день наивные мечтания Алексея, вникал в «громадье» его планов и надежд.

А намеривался царь Алексей, ни много-ни мало, переустроить древнюю Русь по образу и подобию современного Запада, которого сам он хоть и в глаза никогда не видел, но зато хорошо знал из рассказов своих дворовых людей: великодушного добряка и либерала Федора Ртищева, да хитромудрого канцлера Афанасия Ордин-Нащокина.

Об отсталости и дикости нравов в государстве неустанно твердил царю и его духовник – протопоп Благовещенского собора Стефан Вонифатьев. В святительских откровениях протопопа и в самом деле присутствовало немало правды о том, что русский народ утратил истинное благочестие, что службу справляет формально, молится наскоро, скоморошничает и не только в людных местах, но и в церквях по святым праздникам.

Царь Алексей Михайлович духовнику своему не перечил, а, напротив, во всем с ним соглашаясь, живо откликался на многие его затеи, в том числе и на идею о создании в столице, так называемого, кружка «ревнителей благочестия». По задумке Вонифатьева, все члены кружка непременно должны были быть приходскими священниками – протопопами. Потому как именно протопопы по долгу и по характеру своей службы находились в самой гуще темного и погрязшего в языческих суевериях народа, а значит, и должны были донести до этого самого народа смысл и цели предстоящей церковной реформы.

***

Однако, следуя исторической правде, необходимо признать, что первым, кто обратил внимание на низкий уровень культуры богослужебных молений в церковных учреждениях Московского царства, был патриарх Филарет – основоположник династии Романовых, родной батюшка царя Михаила, дед царя Алексея Михайловича.

Два Указа, изданные им еще в 1627 году, прямо запрещали безнравственные, с его точки зрения, гульбища и колядования во время службы. Но строгие запреты, не возымев никакого устрашающего и воспитательного воздействия на скоморохов и святотатцев, были в равной степени проигнорированы как самими священнослужителями, так и главными нарушителями спокойствия. Занятый подготовкой к новой войне с Польшей, Филарет не имел ни сил, ни времени для того, чтобы всецело заняться наболевшей проблемой. Да и обстановка в стране была такова, что во главу угла ставились задачи безотлагательные. А это, в первую очередь, восстановление практически полностью уничтоженного за годы Смуты сельского хозяйства, развертывание на местах руин нового градо- и храмового строительства, развитие экономики, торговли и установление дипломатических отношений с соседними странами.