Татьяна Гаврилина - Последний акт «симфонии»

Но несмотря на то, что Указы Филарета оказались на тот момент нежизнеспособными, они, как это иногда случается, не затерялись в общем ворохе иных мертворожденных бумаг, а дождались своего времени и своих проводников из числа радикально настроенных служителей культа. Они-то в 1631 году в небольшом селе Кирикове Нижегородской области и образовали первый кружок «ревнителей благочестия».

Возглавили этот кружок два протопопа – Стефан Вонифатьев и Иван Неронов, которые вместе с собратьями по цеху на территории вверенных им приходов попытались навести стройный богослужебный порядок, не оскверняемый всякого рода языческими непристойностями и дурными обычаями.

Вдохновленные благородной идеей «ревнители» принялись за дело ретиво, с большим старанием и охотой. Требуя от своих прихожан высокой гражданской сознательности, благочестивые протопопы стали отчитывать богослужебные песнопения в закрепленных за ними приходах не во много голосов, как практиковалось до сего времени, а в один голос, отчего службы затягивались на несколько часов к ряду, и далеко не каждый верующий мог их выстоять.

Не трудно себе представить, какую мощную волну праведного гнева вызвали церковные новины в неподготовленном к подобным переменам народе! Не разделяя благих намерений своих поводырей, наиболее несдержанные противники церковной культурной революции отважились пускать в ход не только отборную матерную брань, но и кулаки, колья и прочий подручный материал. Глубоко укоренившееся в сознании русского человека «многоголосье», когда церковная служба в храме для быстроты и удобства священнодействия исполнялась на 5—6 и даже более голосов, оказалось явлением живучим, и его не так-то просто было искоренить.

Впрочем, и «ревнители благочестия» не собирались быстро сдаваться, тем более что новый патриарх Иосаф, заступивший на патриаршую кафедру после смерти патриарха Филарета, оказался его достойным приемником и продолжил начатую своим предшественником программу обрядового реформирования.

Обобщив свои наблюдения в части богослужебных беспорядков и присовокупив к ним многие свидетельства «ревнителей», изложенные ими в челобитной, поданной на его имя, патриарх Иоасаф издал в 1636 году меморандум, названный «Память», который предназначался для внутреннего пользования служителями всех церквей и приходов. Инструкции, изложенные в этом сочинении, предусматривая конкретные и последовательные шаги в направлении культурного перерождения церковного богослужения, должны были, в конечном итоге, придать церковным действам правильный и стройный порядок.

И тут выяснилось, что «многогласие» настолько укоренилось в повседневной богослужебной практике, что отменить его одним росчерком пера, пусть даже и пера самого патриарха, не представляется возможным. Осознав это, Иоасаф, дабы избежать большой церковной смуты, принял мудрое решение, предложив на первых порах сократить число «голосов» до двух или, на худой конец, до трех, а далее – на втором этапе реформы – установить в храмах одноголосое пение.

Но даже и такая плавная и умеренная программа перехода от многоголосой церковно-приходской службы на «одногласие» встретила со стороны консервативно настроенных священнослужителей резкое неприятие. Да и о какой культуре в религиозных народных массах можно было вести речь, если и сами служители духовного культа не могли похвастаться ни хорошими манерами, ни выдержкой, ни смиренномудрием. Нередкими были случаи, когда лица духовного звания вступали на глазах у изумленной публики в вульгарные перебранки, а то и того хуже – в массовые потасовки, устраиваемые ими на почве отстаивания первенства чести.

Вот почему второе сочинение патриарха Иоасафа «Лествица власти», представляя собой обычное справочное пособие по определению места каждого архиерея, архимандрита и игумена в иерархическом строю, имело своей целью устранить такой отвратительный и неприглядный в среде духовенства пережиток, как местничество.

К сожалению, многие задуманные и начатые Иоасафом преобразования церковного домостроя так и не были им завершены по причине внезапной кончины в ноябре 1640 года. Впрочем, шумная компания нововведений, поднятая патриархом Иоасафом в церковном богослужебном и иерархическом хозяйстве, так испугала робкого и болезненного царя Михаила Федоровича, что он более полутора лет воздерживался от избрания нового настоятеля Церкви. И только, когда страсти вокруг «Памяти» и «Лествицы власти» мало-помалу улеглись, он остановил свой выбор на тихом и покладистом архимандрите московского Симонова монастыря Иосифе, ведущем свое происхождение из рода дворян Дьяковых.

В отличие от своего предшественника Иоасафа, престарелый Иосиф в высоких эмпириях не витал, неукоснительно следовал букве и духу завещанной дедами и прадедами старины, оказывая тем самым стойкое противодействие любым реформистским поползновениям. Его бездеятельное пребывание на посту патриарха, развеяв тревоги царя и закостенелого в невежестве и лености боярства, быстро свело на нет едва начавшуюся в церковном сообществе культурную революцию.

Но наступил 1645 год. Царь Михаил Федорович предстал перед Страшным судом, а на престол царства Московского венчался его сын, второй царь из дома Романовых – Алексей Михайлович, который по воле случая оказался воспитанником уже знакомого нам Стефана Вонифатьева. Того самого протопопа Стефана, который, начав свою служебную карьеру в Новгороде, прославился в северных краях как один из лидеров «ревнителей благочестия». На этой волне он поднялся, его дар проповедника был замечен, и Вонифатьева пригласили на службу в Москву. Как видно из отрывочных фактов его биографии, дела в столице у Стефана шли неплохо, и к исходу царствования Михаила Федоровича он уже служил протопопом Благовещенского собора Московского Кремля.

А с приходом к власти царевича Алексея, Вонифатьев – убежденный и последовательный «ревнитель благочестия» превратился в едва ли не самое влиятельное лицо в государстве, подменяя во многих вопросах самого патриарха Иосифа. Оценив все очевидные преимущества нового положения при Дворе, Стефан возвращается к мечтам своего новгородского периода и вновь обращается к теме о стройности и благочестии церковной службы. Он подолгу и доверительно беседует с неискушенным в вопросах государственного управления царем Алексеем Михайловичем, ярко живописует перед ним неприглядные, а порой и отвратительные картины церковного богослужения, знакомит с интересными и ревностно преданными Церкви людьми.

И наконец, добивается своего!

Молодой царь, восхищенный подвижническими настроениями своего духовного отца, глубоко проникается его заботой и болью о нестроении русской Церкви, он жадно ловит каждое его слово и готов оказывать личное и немедленное содействие в исправлении допущенных Церковью ошибок.