Галина Вервейко - В родных Калачиках. Воспоминания о советском детстве

В своём подъезде мы с девчонками любили сами убираться, мыть пол. Иногда развешивали по стенам свои рисунки или выпускали стенгазеты.

Во дворе у нас были небольшие общие огородики с несколькими грядками на семью. Мы, нехотя, ходили полоть туда траву на грядках по приказу взрослых. Зато с удовольствием поливали их из леек или шланга и снимали с грядок первый урожай. Иногда хулиганили по вечерам, когда темнело: залезали в чужие огороды и срывали круглые головки подсолнухов, которые приглядывали ещё днём (чтобы были спелыми!).

Из соседнего, точно такого же дома, стоящего во дворе буквой «Г» с нашим, мы дружили с Отиной Надей, Поповой Наташей из первого подъезда, с Кузнецовым Сашей (моим одноклассником) и с Губиными Таней и Сашей – из второго. Эти брат с сестрой были красивыми черноволосыми ребятами. Их папа всегда с восхищением смотрел на мою маму и делал ей комплименты, какая она красивая. Позже, когда я подросла, то комплименты стали доставаться и мне, «похожей на красавицу». Сашка частенько улыбался мне своей красивой улыбкой и однажды подарил свою школьную фотографию «на долгую память». (Он учился, как и все ребята нашего двора, в школе№1, только в классе на год старше меня).

Мы с ребятами нашего двора были дружными, и иногда ходили всей толпой в рощу или на речку Омь. В роще было много сине-фиолетовых цветов – «кукушкиных слёзок», которые мы собирали по пути в букеты своим мамам. Дома ставили полевые цветы в вазочки. В роще было слышно, как кукуют кукушки, и мы загадывали: сколько нам осталось жить? Хоть было страшновато: а вдруг, кукушка неожиданно замолчит?

На речку мы частенько убегали тайно, так как родители очень волновались: летом было немало случаев, когда дети тонули в реке. Только самим детям казалось, что этого с ними никогда не случится.

Осенью мы любили бегать в питомник и там рвать с диких яблонь маленькие, мягкие от первых ночных заморозков, сладко-кислые ранетки – «дички». Казалось, что ничего не может быть вкуснее! Просто не могли оторваться от этого лакомства. А летом наши родители ходили собирать в питомник ягоды – малину, чёрную смородину – на варенье, заплатив определённую небольшую цену за каждый собранный килограмм.

В этом доме, на улице Кирова, №94, в декабре 1964 года, 10-го числа, родился мой братик Рома. И закончилась моя беззаботная жизнь! Мне в то время было восемь с половиной лет. Начались бессонные ночи: он часто плакал по ночам. В комнате частенько включалась настольная лампа. Мы всей семьёй спали в одной спальне, а бабушка – в зале на диване. Отец в таких условиях писал контрольные работы, заочно учась в сельскохозяйственном институте. Приходилось, не выспавшись, идти утром в школу (я училась тогда во втором классе). А когда братишка подрос, то мне частенько перепадало быть его «нянькой» и забирать вечером из детского сада

Отец наш, заканчивая последний курс сельскохозяйственного института по специальности «экономист», должен был работать в селе, по своей специальности, в каком-нибудь совхозе. Братику моему было годика два или три, когда наша семья переехала жить в Сергеевку. Отец получил в совхозе полублагоустроенную двухкомнатную квартиру (тогда молодым специалистам в селе их давали сразу) с отоплением и холодной водой. Бабушка, Прасковья Андреевна, поехала тоже, чтобы помогать водиться с внуком. Наша калачинская квартира опустела. А меня, чтобы не переводить в другую школу, решено было оставить жить во время учёбы у бабушки и дедушки Вервейко, на улице Вокзальной в Калачинске.

Мне было очень плохо, сиротливо без родителей: приходить в гости, это – одно, а жить постоянно без них – другое. Я очень скучала и неуютно себя чувствовала под сердитыми взглядами бабушки – Марии Алексеевны. Понятно: ведь они теперь с дедом несли ответственность за меня. А я подолгу не хотела уходить из школы, оставалась там после уроков, то, выпуская стенгазеты, то, посещая какие-нибудь кружки по разным предметам, то, помогая учителям и вожатым готовить какие-нибудь мероприятия. В общем, стала очень «общественным» ребёнком, за что родители мои получали в конце учебного года благодарности за воспитание исключительно активного ребёнка. И чем позже я возвращалась, тем не довольнее была бабушка, всегда в чём-то подозревавшая меня.

Спасала любовь ко мне деда. Он с удовольствием помогал мне делать уроки, сочинял со мной заметки в газеты, а по вечерам читал нам с бабушкой вслух книгу «Тени исчезают в полдень» (мы теперь жили в их доме втроём). Она пряла на прялке пряжу или вязала что-нибудь из неё (чаще – шерстяные носки или варежки для детей или внуков). Топилась печь, около которой, свернувшись калачиком, располагался серый полосатый кот Васька. А за окном, зимой, завывала метель… И от этого в доме становилось ещё уютнее – в тепле.

Я любила, когда дедушка в комнате доставал из комода верхний шкафчик. Там хранились «семейные драгоценности»: письма, открытки. Он начинал читать вслух, что пишут дети о своей жизни, а затем показывал мне семейный альбом, как «доказательство» написанного в письмах. В семье очень любили фотографироваться: и семейно, и по одному. Он всегда внимательно следил за судьбой каждого своего ребёнка и внука, гордясь их успехами и переживая за их неудачи. От этого и их с бабушкой жизнь не была одинокой в надвигающейся старости. Они чувствовали, что дети не забывают их вдалеке от родного дома.

На каникулах я уезжала с отцом в деревню: он приезжал на казённой легковой машине и забирал меня. Там было хорошо. Прекрасно чувствовалось на природе каждое время года. Летом мы ходили гулять с бабой Паной и братиком в берёзовую рощу, посадив его в «сидячую» коляску (идти туда было далековато от дома). Над рощей каркали вороны. Рома смотрел на них удивлённо, показывая рукой и повторяя за ними: «Кал-л, кал-л…» Романок, как тогда его все звали, начинал разговаривать, и это получалось у него очень смешно. А когда мы подъезжали к роще, он очень выразительно нараспев сообщал: «Это на-зы-ва-ет-ся «пти-тий го-ло-док» (птичий городок)! Во дворе, в Калачинске, его «тискал» весь двор, когда он там появлялся, он был такой хорошенький, слегка пухленький – всеобщий любимец.

В выходные я ходила с отцом на работу в его кабинет конторы совхоза. Там стояла металлическая счётная машинка, на которой с «жужжанием» интересно было считать: вжик, вжик, вжик… А папка в это время «закапывался» в свои деловые бумаги и отчёты.

А бабушке моей – Прасковье Андреевне, когда она уходила на пенсию, подарили старинную чёрную пишущую машинку. Она стояла у нас дома, на столе, и баба учила меня печатать на ней. Но маме она почему-то мешала: в один прекрасный день она унесла её в какую-то организацию, сказав мне: