Юрий Серов - Аскорбиновая кислота. 11/07

– Ба, а как ты простыла? Почему простуда на сердце осложнение дала? – спросил Лёха.

– В школу ходила, учиться хотела. Школа в райцентре, топать через лес километров шесть, а то и семь. Нас обычно на лошади возил Кузьма Ильич. Его дети ехали, а с ними и нас пяток-другой. Бедно жили, одевались плохенько, в обмотках, да в заплатках, на ногах лапти. – Бабушка прервалась, найдя крупную землянику, и протянула внуку. – На-ка, так и просится.

Лёха принял ягоду, протёр её о шорты и съел. Волшебный вкус. Ни химии, ни ГМО, натуральный продукт, который не сыщешь на московских прилавках, где сплошь и рядом завозные овощи и фрукты, и чем их только не шпигуют, чтобы они добрались до России в целости и сохранности.

– Привёз нас Кузьма Ильич в школу, – продолжила бабушка. – На улице мороз, градусов тридцать, не меньше. Отучились, сидим и ждём, но Кузьма Ильич не появляется. Нет его, и всё тут! Два часа, три часа, шесть часов – все голодные. А получилось, что пятница была, школа на выходные закрывалась. Хочешь, не хочешь – расходись по домам. Кто-то из ребят попросился на ночь к знакомым, а остальные решили идти с учителями. Одним страшно, зимой темнеет рано, а у взрослых ружья: волки если и нападут, то учителя начнут стрелять. Пошли. Ребятишек горстка, математик и сторож. Я в лаптях, перевязанных тряпками и шалью; на повозке холода не ощущаешь, а на половине пути я и пальцев не чуяла. Дома мама меня самогонкой натёрла, да ноги в горячей воде с горчицей отпаривала, но не помогло. Слегла я в ночь с температурой. Жар, меня знобит, тошнит. Искали фельдшера, да тот лыка не вязал. Мама к целительнице подалась на другой конец деревни, привела её, та поглядела на меня и говорит матери: не доживёт, мол, дитё, до утра-то. Ничем не поможешь. А мне хуже и хуже, температура под сорок, вся горю…

– Да, Лёшик… Однако не померла. Выкарабкалась, притащили фельдшера, он не протрезвел, но соображал, развёл микстуру в кружке, заставили меня выпить… Неделю провалялась я. А потом проблемы начались: ноги отнимались, сердце шалило, и большая часть воспоминаний стёрлась. Что-то я помню до мельчайших подробностей, ерунду какую-нибудь, а важное – как корова языком слизала – пусто, хоть кол на голове теши.

Бабушка говорила, а шустрые пальцы перебирали земляничные листья и усики, нащупывали красную ягодку и срывали. По ягодке, по ягодке, и ведёрко набралось.

– А что с Кузьмой Ильичем случилось? Почему он вас не забрал? – спросил внук.

– Пойдём-ка в домик, чаю попьем, да от солнца отдохнём. – Бабушка, кряхтя, поднялась. – Дед, а дед! Чай пить айда!

– Некогда, я поливаю, – отозвался старший.

– Как хошь. Нам больше достанется.

Они вернулись под бетонную крышу и расселись по койкам. Ионин разлил чай из крышки по кружкам, а из термоса добавил горячего.

– С Кузьмой Ильичем беда приключилась. Высадил он нас у школы и поехал с сыном в соседнюю деревню (забыла название). Дорога через лес вела. Лошади фыркали, беспокоились, волков учуяли, сын Кузьмы Ильича ружьишко достал, да не воспользовался: звери появились неожиданно, стаей напали. Лошади испугались, дёрнули повозку прочь, а Кузьма Ильич не удержался и вывалился. Сын тоже упал, но в повозку. Когда коней успокоил и остановил, лес далёко остался. А обратно воротился, Кузьму Ильича загрызли. Двух волков сын застрелил, остальные отбежали, но недалеко. Стужа, есть нечего – поди зайца поймай – не отходят. Понял сын: добычу не отдадут; двустволку зарядил и назад отходить стал, а волкам это и нужно. Увидели, что человек сдался, и давай пировать!

– Жуть, аж мурашки по коже.

– Кому жуть, а мы привыкли. И волки рядом, и медведи, и лоси. Много зверья. Мужики охотились, мясо в домах водилось. Не голодали. Мне оленина нравилась. Оленя редко удавалось подстрелить, чуткие они и пугливые: услышат шорох, насторожатся и с места как – раз! Свеженину из них готовили, мяско сладкое, нежирное.

Бабушка так аппетитно описывала еду, что у Ионина заурчало в животе. Он не удержался, развернул из фольги бутерброд и перекусил. Молодой организм требовал подпитки.

– Сколь градусов там? – спросила бабушка.

Лёха взглянул на термометр, висевший на входе у двери.

– Тридцать два по Цельсию выше нуля, – доложил он. – Ташкент настоящий.

– Это разве Ташкент? Вот дедушка жил в Ташкенте, там да, то ещё пекло. Влажность сумасшедшая, и печёт будто в духовке… За год весь высох, одни кости остались, килограммов шестьдесят весил. Скелет.

– А зачем он в Ташкент уезжал? От холодов спасался?

– По службе перевели. Первый год дедушка на Дальнем Востоке служил. Раздолье: красная рыба, икра, климат приятный! Затем часть расформировали, солдат разослали в другие города, но основу – в Узбекскую ССР, в столицу её. Повезло, часть новая, солдат не обижали, все в основном переведенцы, фруктов досыта, но погода беспощадная. Температура под пятьдесят в тени доходила, а по ночам меньше сорока не опускалась. Дальневосточный жирок быстро испарился.

Бабушка прилегла. На свежем воздухе болезнь отпускала, дышалось лучше, и сердце не безобразничало. Тяжёлые периоды приходились на ночь: и не спишь толком, а грудь сдавит – не вздохнёшь. После операции бабушке полегчало, но сбои случались. Единственной радостью оставался сад-огород, где в делах и в заботах хворь не так заметна.

Внук на цыпочках покинул домик.

Дед следил за поливом. Стоял под палящим солнцем, уткнув руки в бока, – загорелый, будто его прокоптили. Ионин поспешил к нему.

– А, охламон, это ты! Всё в теньке отсиживаешься?

– Какой там, деда! Мы землянику собирали, бабушка отдыхает.

– Пускай покемарит, – одобрил старший. – Надо сегодня китайку выкорчевать, засохла совсем. Спилим яблоню, отнесём в лес. Пенёк обкопаем, попробуем выдрать. Поможешь? Без тебя не справлюсь.

– Сделаем, – заверил внук.

Дед замолчал, а Лёха решил пройтись по владениям.

Сколько лет минуло с тех пор, как он приезжал сюда. Сначала со старшими, потом, получив права, сам – на дедовой «девятке», перешедшей по наследству к нему. Годы летели, сад дряхлел, ворьё срезало трубы, растащило инструменты, домик продали дядьке, а позже за копейки и садовую землю перекупщикам. Ничего не осталось.

В 98-ом огород выглядел на пять с плюсом. На домике ветви синего винограда, терпкого и вяжущего, рядом качок и бочка для воды, аккуратные ряды картофеля, грядки свеклы, моркови, кабачков, помидоров и огурцов, кусты смородины, малины и крыжовника, яблоневые и грушевые деревья, а среди них и китайка – первое дерево, что посадил дед, когда купил участок. Ярко-жёлтые ранетки с сочными плодами.

Ионин сравнил себя с садом-огородом. В юности красивый, мечтающий выучиться на журналиста или врача, с возрастом он приобрел пугающий и устрашающий вид, был выброшен за границу нормальной жизни и валялся на обочине. Он стал землей, где ничего не растёт.