Виктор Ааб - Старое новое предприятие. 1988 год. Телефонный начальник

Прямо на днище башни – на голом железе, лежит ватник, вероятно, используемый им в качестве подстилки. Пока я, стоя на коленях, разглядываю внутренности танка, разыскиваю рацию – невольно, головой, несколько раз ударяюсь о нависающую броню.

А что будет в движении… И толстый шлем не спасёт. Стылым, леденящим холодом веет от настоявшейся ночным морозом, брони. И такое чувство, что ты замурован. Есть узкие щели обзора наружной обстановки – триплексы, какой это обзор…

Я пробыл в железной полусфере всего несколько минут… – из любопытства. Мне – достаточно. По телу пробегает лёгкий озноб – а что, если внутри придётся находиться по-настоящему, и долго. Как это, могут выдерживать люди, даже в мирных условиях. А в условиях боя…

Вот она – настоящая армейская жизнь. Да, наше холодное общежитие – это же настоящий рай! А ведь оберегла, в своё время, меня судьба – перекрывшая мне путь в военное танковое училище «из-за воспалившихся гланд». Как я в юности, неразумный, рвался туда, представлявший себя в будущем, непременно офицером!

Распахнул люки, в промежутках между мощными колесами, бронетранспортёр. Ну, внутри его, всё-таки просторней, он рассчитан на целое отделение солдат. А всё равно – давит и лягается своим железом.

По тактике современного боя, разворачиваясь в атаку, в движении, через эти жерла-люки, выпрыгивая, солдаты должны покидать бронетранспортёр. Какие тут, к черту, правила техники безопасности в понимании мирного производства!

Возле боевой техники всегда, рядом находится смерть, и высшее благо, что эта техника, пусть даже в самых нечеловеческих условиях, всё-таки, даёт какую-то возможность человеку – солдату уберечься от смерти.

Как-то, все мы притихли после «практических» занятий…

Набирает силу весна. Яркими, ослепительными лучами отражается солнце от серебристого снежного панциря, прикрывающего собою поле. Уже привыкли и спокойно реагируют на этот свет глаза. И как-то внезапно, вдруг, истосковавшееся тело по-особому, начинает ощущать реальное солнечное тепло.

Особенно это чувствуется в поле, на тропе, во время субботних, а то и воскресных походов в город. Вынужденное безделье в неприкаянные дни очень ощутимо сглаживают эти походы. Весь март, да и начало апреля, в степи стоит на удивление тихая и безветренная погода. Реальное ощущение неуклонно приближавшейся весны пьянит и напрочь отбрасывает все опасения о возможности появления на длинном, пешем пути, непредвиденных погодных обстоятельств. К счастью, они и не случаются.

Зато, каждую субботу, добравшись до города, я набираю номер домашнего телефона и разговариваю с женой, по которой очень тоскую. Скучаю и по детям. В своём возрасте они сейчас такие забавные… Рома говорит, что всё больше и больше задерживается с ними во дворе по вечерам, во время возвращения из садика. Хорошо детям во дворе, потихоньку изучают мои дети окружающий мир…

Я уже перепробовал все пять, установленных на переговорном пункте междугородных телефонов-автоматов, и среди них появился излюбленный, который и слышимость хорошую обеспечивает и чавкает заглатываемыми монетами через разумные временные интервалы.

Жена по-прежнему, держится молодцом, – раз за разом повторяет, что дома всё в порядке. Короткого временного промежутка в пять – десять минут, в течение которых длится разговор, мне хватает, чтобы успокоить душу.

Кроме забот о доме, тревожно и по другой причине – с третьей декады марта вступает в свои права паводок. Как там на работе? Держат ли удар, с каждым теплеющим днём, от набирающей силу воды – люди. Видит ли она Висящева, и что говорит о состоянии дел Макарычев?

Рома с лёгкостью, и какой-то бесшабашностью, и по этой теме, пытается развеять мои тревоги.

– Да и у них все в порядке! Какой паводок? Уже после восьмого марта, в городе, практически не осталось снега, – выморозили его ночные морозы. Все тротуары сухие! Какой паводок…

– Ну, а телефонов-то в городе много не работает?

– Я, недавно, перебросилась несколькими словами с Макарычевым. Он говорит – повреждений мало. Да не беспокойся ты, они без тебя прекрасно справляются…

Трезвым своим рассудком я понимаю, что так и должно быть – ведь перед паводком повреждения на сети были сведены к нулю. Но воображение, накачанное практикой борьбы с прошлыми паводками, упорно навязывает свои виды на вступивший в права, очередной, сложный сезон. Конечно, катастрофической ситуации бояться нечего и всё-таки, всё-таки…

Рома тоже, как и любой человек, не сталкивавшийся с этим явлением на практике – судит поверхностно и не схватывает:

– На тротуарах, только малая, видимая, часть паводка. Основная его сила – в канализации, в колодцах.

Разговоры по телефону с женой подводят черту под ещё одной прошедшей неделей, бессмысленной самой по себе, и тяжёлой, именно, от осознания бессмысленности своего пребывания в военной части. Они являются единственным источником, подзаряжающим душу, наполняют её особым теплом. Его хватит, чтобы полностью растворить тоску, которая периодически будет подкатываться к сердцу, в ходе следующей недели.

Греет и то, что после каждого разговора, – этих, самых длинных в моей жизни, бездельных недель, впереди, становится всё меньше.

Я уже освоился и изучил центр Семипалатинска. И у меня есть время, которое лучше – убить здесь в городе, например, в ближайшем кинотеатре. Дома, для посещения кинотеатра просто невозможно выбраться, а тут, раз в неделю, я смотрю новый фильм. Какой попадётся.

Прошлое воскресенье попался детектив «Десять негритят» по роману Агаты Кристи – увлечённый напряжённым, непредсказуемым сюжетом не заметил, как пролетели часы.

Сегодня – «Легенда о Нараяме». Судя по рекламе – шедевр. С трудом удалось заполучить билет. Японские фильмы, особенно, японская литература, всегда необычны и загадочны – особая культура, особая философия. И этот фильм, очень необычен по сюжету, о жизни простых бедных людей в горах, скучной, рутинной, жизни, акцент на изображении течения которой, как-то ненавязчиво и в то же время, неизбежно, настраивает задуматься над вечными, высокими материями духовной жизни, казалось бы, никчёмных людей.

И совсем неожиданно, контрастно, сюжет разбавляется откровенными сексуальными противоестественными сценами человека – полуживотного, по образу жизни, со своей престарелой матерью и вдруг… с собакой. Шокирующие сцены – не укладывающиеся в голове…

Общество, к которому принадлежу и я, совсем не избалованное демонстрацией постельных сцен в кино, довольствовавшееся созерцанием романтических поцелуев – вдруг, вынуждено, совершенно неожиданно увидеть собственными глазами, откровенную мерзость.