Андрей Бинев - Принцесса, сыщик и черный кот

– У вас, значит, не хватило?

– Почему же? Хотел бы – вернулся. Желания не было. Мы с альтистом устроились в один клуб. Ну, попиликали, потрубили, и нас того… попросили, в общем, больше не пиликать и не трубить. Своих, говорят, хватает. Он скоро родственников там нашел, еврей все же… а мы с женой подались в Египет. Работы нет, так я сначала официантом, а потом плюнул на все и давай по дворам ходить с трубой. Гляжу, а к вечеру-то в карманах звенит побольше, чем в киевской филармонии за неделю. Вот и пошло, поехало. Потрубим, потрубим, и дальше, чтоб власти не сердить. Сюда мы из Ливана приплыли. На украинской «комете» доставили! Во как!

Роман покачал головой. Он знал об этих «кометах», угнанных когда-то из Николаева. «Кометами» этими заведовали теперь те, кем интересовался Роман. Быстрые машины курсировали, как правило, между Кипром и Ливаном, тратя на дорогу в одну сторону до девяти часов. Челночные перегоны оживлялись в дни обострения израильско-ливанских отношений и в преддверии бомбежек Бейрута. Как только такой кораблик на подводных крыльях срывался из лимассольского порта в открытое море, курсом на Ливан, здесь, на Кипре, военные разведчики телеграфировали по секретным линиям о готовящейся Израилем локальной операции возмездия. Владельцы быстроходных «комет» получали превентивную информацию, видимо, из более оперативных источников, чем офицеры местной разведки. Поэтому выход в море их суденышек рассматривался как верная примета бомбежки Бейрута и притока новых беженцев из Ливана.

– Ну и как путешествие на подводных крыльях?

– Мне-то чего, а вот Вероника Олеговна, так та вся наизнанку! – удрученно покачал головой Онищенко. – Зашла человеком, а вышла прямо таки тигром. Чуть не покусала этих… моряков-то! Блевала все девять часов кряду. Всех под орех отделала. Красота!

– А дальше вы куда?

– В Грецию мечтаю, можно и в Турцию. Но здесь еще не все охвачено, гастроли, так сказать, не закончены. Неделю ведь всего болтаюсь по дворам. С месячишко «почешем», а там видно будет.

– А домой?

– Чего я там не видел? Зиму? Я без нее проживу. И Веронике Олеговне на солнышке-то лучше. Вы меня не жалейте, Роман! Свобода! Куда хочу, туда иду.

– А визы? Вам что, и визы дают?

– Где дают, а где берем сами… – Онищенко захихикал.

– Что значит «сами»?

– Люди везде есть. Наши. Вон, скажем, эти, с «кометы»… Поиграй, говорят, потруби на нашей сходке, в горах… а потом, говорят, мы тебе греческую визу сделаем, и мальтийскую даже можно. Говорю же, наши люди, они и в Африке наши… Соотечественники, так сказать.

– Но вы же артист, музыкант, в конце концов! Не воротит от такого «чёса»?

– Был… был музыкантом. Даже заслуженным артистом Киргизской ССР. И Вероника Олеговна администратором у нас работала. А теперь я свободный менестрель. Гражданин мира! Денег дадите? – спросил он неожиданно деловым тоном и посмотрел Роману в глаза.

– Дам! – растерявшись, ответил Роман и тут же пожалел о безвозвратно потерянных деньгах, которых ему, командировочному, не хватало ни на что. Одна лишь надежда была, что через десять дней, а то и меньше, его ждала обратная дорога. – Сколько?

– А сколько не жалко! – вдруг опять став бесшабашным уличным трубачом, пропел на малороссийский манер Онищенко. Роман достал портмоне и сунул ему несколько смятых купюр. Тот вскочил, упрятал бумажки в кармашек белых трусов, вывернулся из-за стола и, схватив со стула медную трубу, отбежал на середину вестибюля.

– Я вам лично сейчас, в благодарность такое сыграю! Век не забудете! Отработаю!

Но его благодарный порыв резко пресек Сид. Он замахал рукам и решительно вышел из-за стойки бара.

– Эй! Здесь нельзя! На улицу иди! Здесь люди.

Ничуть не смутившись, Онищенко, кланяясь, выскочил за порог гостиницы и там, на улице, обрушил на замлевший от пекла город гимн страны, одна из горных республик которой когда-то неосмотрительно признала его своим заслуженным артистом. Из окон время от времени со звоном вылетали мелкие монеты и весело подпрыгивали на асфальте.

Роман смущенно слушал, не поднимая головы, а Сид с укоризной в глазах собирал со стола посуду и крошки.

Музыкант живенько собрал монеты и, не переставая кланяться, засеменил по раскаленной от солнца улочке в соседний квартал высотных строений. Там улов обещал быть щедрее: квартир больше, жильцы хоть и беднее, но добрее, как он знал по своему новому опыту.

Роману не хотелось ехать на службу, где был полковник Сузу со своим презрением к бессмысленности славянского хаотического движения и к самому тягостному процессу той же славянской жизни, столь неожиданно демонстрируемым теперь на улице перед отелем трубачом Никитой Онищенко. Он с грустью и в то же время с неприязнью посмотрел ему вслед и нехотя вышел к своей машине, что стояла на открытом паркинге отеля. Напротив, через дорогу, поднимая тучу едкой пыли, притормозил «Митсубиси» Козмаса. Полицейский, пригнувшись, крикнул в медленно опускающееся стекло:

– Эй, русский! Ты что, задвинул службу окончательно? Честные люди уже давно заняты делом. Нас с тобой, правда, как раз другой тип человечества интересует…

Роман приветливо махнул Козмасу рукой. Машина полицейского сорвалась с места и, сопровождаемая шлейфом мелкого графия и песка, влетела на стоянку. Козмас вышел из нее и, потягиваясь, словно ехал очень долго и теперь разминал затекшие мышцы спины, подошел к Роману, стоявшему около своего «Нисана».

– Какая от меня польза, если я ценю лишь процесс, а он, этот, как его… полковник Сузу, кажется – лишь результат. Разве мы можем сработаться? И вообще, приятель, по-моему, мне пора домой. Начальство заждалось.

– Твое начальство только что телеграфировало. Ты поступаешь в распоряжение этого самого полковника Сузу, – Козмас усмехнулся. – Между прочим, это его идея. В далекой заснеженной Москве она очень понравилась кому-то. Кстати, они тоже требуют результата.

– Козмас, неуч чертов! В Москве тоже разгар лета и там снега столько же, сколько и на Кипре. Во всяком случае, сейчас.

– Что ты говоришь? А что делают в такую жару белые медведи?

– Они загорают и становятся бурыми. Разве ты не знал этого?

– Догадывался. Но не был уверен!

– Подумать только, вот ты, допустим, приедешь к нам, пойдешь по нашим улицам, и тебя станут принимать за посланца цивилизации, как всякого иностранца из благополучной страны. У нас вообще испокон веков уважают иностранцев, причем, всех, даже тех, кого только что сбили банкой «Кока-колы» с дерева. Вас почему-то считают носителями прогрессивной мысли. И тебя, представляешь?

– Ужас! Но это, согласись приятно. Здесь я дома, а дома жуткая конкуренция на общественное признание, – Козмас засмеялся, покачал головой. – Садись ко мне. Поехали в департамент. Думаю, полковник Сузу не заснул этой ночью – он, кажется, чувствует себя тем иностранцем, которого сбили банкой с дерева вчера в ресторане. И сделали это русский и молодая англичанка.