Юрий Пакин - ИСПОВЕДЬ СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА

Всю молодость я мечтал объехать Костромскую область, посмотреть ее красоту. Так получилось, что в средине девяностых годов мне удалось это сделать. Костромская область вытянулась на восток где то на четыреста километров, и более двухсот на север. Был я и самой восточной и самой северной точке. Что меня поразило, кроме, естественно, красоты. Поразило то, что еще до революции 17 года она везде была очень плотно заселена, несмотря на бедность земель и морозы до пятидесяти градусов. И заселена она была не только мелкими деревнями, но и красивейшими дворцами. И жили люди, хоть и тяжело, но счастливо. Если бы они не были счастливы, они бы тут не жили, и население бы не росло. На самом севере области есть древний городок. Называется Солигалич. Суровый климат, замшелые сосны, но там до революции в отдаленных уездах были школы, где изучали четыре иностранных языка. При коммунистах там были совхозы. В начале 21 столетия мы ездили на рыбалку в одно из мест Солигаличского района, которое называется Тутка. Смогли проехать только на гусеничном тракторе, заменив по дороге четыре трака. По пути видели результаты работы местных жителей, в виде голых, без проводов, электрических столбов. Что творят люди сами с собой?! Опять отвлекся.

Отца в 49 году назначили председателем сельсовета в деревню Климово, находящуюся в 17 километрах от Займища, куда мы и переехали. Переехали туда в зиму. Совсем недавно родилась сестра Руфина. И в доме было страшно холодно. Мерзли. Дополнительно поставили буржуйку, стало немного теплее.

Надо сказать, откуда в глухой Костромской деревне появилось такое древнееврейское имя. Из случайно подслушанных разговоров можно было понять, что у отца во время двух войн была зазноба с таким именем. Вот он и решил таким образом сохранить, видимо, приятные воспоминания. С Руфой у него всегда были хорошие отношения. Она была ласковая. Я называл ее подлиза. Человек из нее получился хороший, исключительной порядочности. К сожалению, по русской традиции, с несчастной судьбой.

Руфа с внучкой Семиона Никифоровича ходили за ягодами. Не помню, где фотографировал.

У отца было две бритвы, одна своя, старая, а вторую ему подарил старший брат, бывший в конце войны комендантом какого-то немецкого города. Бритва была замечательная. Отец ей пользовался по большим праздникам. Как назло, у меня сломался карандаш. Я не нашел ничего лучше, как заточить карандаш его новой бритвой Зелингер. Жало бритвы было очень тонкое, и в результате бритва стала похожа на серп, а мой зад на спелый помидор.

Второе воспоминание, уже осеннее. Я уже говорил, что развлечения пацаны искали сами. Так вот, одно из развлечений было такое. Когда поспевала картошка, она кроме клубней (корешков) давала еще семена (вершки), которые назывались бубенцы. Про фитофтору тогда не слышали. Если этот бубенец нанизать на ивовый прутик и прицельно размахнуться, бубенец улетал с приличной скоростью достаточно далеко. В результате ловкости моих рук он успокоился между оконными рамами соседского дома. В результате ловкости рук отца, задница опять болела долго.

Третье воспоминание, это как мы с ребятами пошли вдоль дороги просто гулять и подожгли одну из громадных сосен, растущих вдоль дороги. Хотели поджечь всего лишь смолу. Вначале было весело, потом испуганно пытались затушить, но ничего не получилось и мы разбежались. Затушили взрослые, никому не попало. Этот огонь ярко помню и сейчас. Почему то там жили недолго и вернулись в Займище.

Я уже говорил про лошадь. Так вот, благодаря ей, читать я научился рано. Учила меня читать, в основном моя троюродная сестра, Петровская Люба, племянница Симеона Никифоровича, живущая в небольшой хибарке вместе с матерью, прямо напротив нашего дома. Она была старше меня лет на пять. В шесть лет я уже был записан в сельскую библиотеку. Отец сказал, что как только я прочитаю весь букварь, он купит мне велосипед. Как раз под новый 52 год, когда я дочитывал последнюю страницу, он притащил новый «орленок», который жил у меня 13 лет, и я его подарил уже в Островском своему общественному учителю по вождению автомобиля, Федору Гурдюмову.

Если подводить итог Займищенской жизни, то это было замечательное беззаботное время, наполненное красивой природой и добротой. Это касалось не только меня, но и всех деревенских друзей. Единственная неприятность, это пьяные деревенские драки. Хотя, кому то может это и нравилось.

Не будь отец активным и умным человеком, так и остался бы я в этом замечательном месте. По крайне мере до той поры, пока жила деревня.

Я хоть и озаглавил так, но начальная школа находилась примерно в полутора километрах от деревни, почти примыкая к другой деревне Макарово, потому и называлась Макаровской. Ходили в школу, естественно, пешком. Во время первого похода в школу я упал в овражек, который находился аккурат посредине пути. Штаны стали мокрые и в результате сидения за партой часть краски перешла на штаны. А штаны были замечательные, похожие на те, в которых ходят барчуки в кинофильмах, показывающих жизнь дореволюционной усадьбы. Вельветовые, с пуговичками чуть пониже колен. По-моему, за это не попало. Плохо было ходить зимой, особенно после метелей, которые тогда были часто. Поскольку в этой школе я учился всего полтора года, запомнившихся событий было мало. Запомнил ежедневное построение всей школы. Построением и линейкой руководил директор, который был одет всегда в галифе, сапоги и полувоенный френч – по форме одежды прямо Сталин. Во время линейки всегда было что-то похожее на перекличку, потом пели гимн Советского Союза, затем зарядка и на уроки. На территории школы был микростадион с элементарными снарядами, приусадебный участок, содержащийся в образцовом порядке. Запомнилась чистота в школе и образцовый порядок. Реакция школы на смерть вождя не запомнилась.

Время было послевоенное, поэтому многие игры и разговоры мальчишек были про войну. До сих пор помню, как мы спорили, кто сильнее летчики или моряки. Во время споров выбирали себе военные специальности. Помню, что в то время хотел быть моряком, наверно форма нравилась. В то время, да и сейчас, не люблю ветер, он все время мешает что либо делать. Тогда удивлялся, как же так, хочу быть моряком, а ветер не люблю, хотя у всех в глазах была картинка, моряк с горящим взором и развевающиеся паруса.

Жаль, что эта идиллия длилась недолго. В соответствии с правилами тех времен, отца «бросили» на заготовку древесины, начальником участка леспромхоза, находящегося примерно в 13 километрах от нас в деревне Самсоново, куда мама носила меня заговаривать грыжу. Контингент этого участка формировался за счет случайных людей, так называемых, вербованных, волей судьбы, войны, а чаще своей волей, ставших маргиналами со всеми вытекающими последствиями.