Вера О. - Come back или Вы всегда будете женщиной

Дорога до Дюссельдорфа не занимает много времени: в 18.00 я вылетаю из N, а в 23.00 по местному времени приземляюсь и с толпой пассажиров спешу в сторону таможни.

Вокруг ничего мне не говорящие частоколы надписей на немецком. Рослые требовательные таможенники, просматривая документы, задают вопросы тоже только по-немецки, к чему я не готова. Из немецких слов я знаю «брод», «ферштейн», «ауфидерзеен» и совершенно неприменимые сейчас «хенде хох» и «Гитлер капут».

Я не понимаю обращенных ко мне слов, но, предупрежденная посредниками, долго шарю, покрываясь потом, в сумке полной файлов с документами, пока нахожу нужные: бронь в отель, обратный билет, письмо из клиники с назначенным термином. Предъявляю. Видя, как я путаюсь в ответах, с трудом подбирая английские слова, таможенник велит мне расписаться и сличает мой автограф с росписью в паспорте. Наконец он пропускает меня. После чего, получив багаж, я выхожу к толпе встречающих.

Из неё меня выводит высокий черноволосый мужчина – Олег, в прошлом мой земляк и даже сокурсник мужа по институту, что выясняется в первые же минуты разговора. Меня радует его русская речь после мучений у стойки таможни. На парковке я знакомлюсь с Мариной – его женой и «принимающей стороной», сажусь в нежно– кремовое авто (никогда не разбиралась в марках) и дивлюсь белоснежным и чистым коврикам в салоне. Мой черный, типично-российский «прикид» отличается от светлых одежд моих оживленных спутников.

Всё здесь по-другому. Даже не смотря на ночную темень, это уже видно. По прихотливо изгибающимся проездам Марина выезжает с территории аэровокзала, и машина стрелой мчится по автобану.

Вскоре за стеклом авто начинают мелькать аккуратные домики, машина подъезжает к освещенному входу в отель, мои спутники в считанные минуты проводят процедуру заселения, обеспечивают мне интернет, выдают распечатку из ГУГЛА схемы прохода от отеля до клиники, говорят, во сколько меня в холле клиники будет ждать переводчик. Я отдаю условленные 500 евро за организацию термина и 50 за доставку в отель.

Так начинается моя жизнь в немецком городе Эссене.

Когда на следующее утро, хорошенько выспавшись (разница во времени три часа), я просыпаюсь в уютном номере и отправляюсь на завтрак, жизнь не кажется мне такой невозможно-ужасной, как в последние дни. Я хорошо себя чувствую, вкусно завтракаю, выпиваю чашечку крепкого кофе и принаряжаюсь для первой встречи с доктором. Смешно, но я испытываю желание продемонстрировать немецкому доктору, что русские женщины недаром славятся своей красотой в мире. Глупо, конечно, идти к онкологу, чувствуя себя представительницей русских женщин, а не пациенткой, но пусть лучше в голове будут глупости, нежели отчаянье.

Я впервые предоставлена себе за границей: нет ваучеров, экскурсоводов, толп туристов вокруг. Тихий безлюдный район, похожие друг на друга домики. Иду по пустынному тротуару, вдоль которого высятся платаны.

Клиника оказывается в пяти минутах ходьбы от отеля, и, свернув в первый проулок, я вижу её такой, как на снимке с сайта клиники. Невысокое, бледно-желтого цвета ничем не примечательное здание. Видимо, с этой точки и была произведена съемка. Стеклянные двери при моём приближении открываются, и вот мне уже навстречу идет улыбающаяся светловолосая неброско одетая женщина моих лет. Знакомимся, переводчицу зовут Ефгения, она русская, бывшая москвичка. Ефгения подвижная, крутит головой, скалит в улыбке зубы. Спешу по белоснежным коридорам за ней. Мы проходим вглубь клиники и, расположившись в уютном холле, начинаем заполнять анкету.

На подобные вопросы я отвечала и в России, и из ответов следовало, что я никаким образом не попадаю в группу риска. В моей семье не было раковых больных, если не считать дедушку, который заболел раком лёгких в 78 лет и через год умер. Но дед курил чуть ли не с пятнадцати лет по две пачки в день в течение всей своей долгой и удивительной жизни, закуривая, что называется, одну сигарету от другой. У меня родилось двое сыновей, каждого из которых я кормила грудным молоком больше, чем по году, я была «молочная» мама. И кормила именно правой грудью, в которой разрослась опухоль. Я не похудела, а, напротив, поправилась в последнее время. Питалась я исключительно правильно, давно уже и домашним запретив покупать продукты, изобиловавшие всевозможными Е. Не курила, алкоголя, правда, не чуралась, но это было только красное сухое вино время от времени и в небольших количествах. Занималась спортом, любила баню и никогда никому не завидовала.

И всё-таки я заболела. Почему??? Это слишком несправедливо. За что??? Что я сделала не так? Можно ли вылечиться? Множество вопросов без ответа.

Итак, анкета заполнена; мы ждём в очереди приглашения на консультацию к доктору. Многие ожидающие приёма пациенты листают журналы, разложенные на столиках холла; на столах минералка и одноразовые стаканчики. Я задаю Ефгении вопрос за вопросом, так как всё вокруг представляет для меня загадку, включая моё состояние. Вероятно, я, как переговорщик, не на высоте; осознаю, что не могу даже чётко сформулировать вопросы, на которые мне нужны ответы, ввиду своей полной некомпетентности. Как могу, пытаюсь искупить недостатки содержания своих вопросов максимально корректной и дружелюбной формой. Прилагаю максимум стараний, понимая важность комфортных отношений и свою зависимость от Евгении.

Собственно, умение налаживать отношения с малоизвестным контрагентом в короткие сроки – важная составляющей моей работы, это никогда не вызывало у меня затруднений. Но в ответ чувствую сопротивление и необъяснимое неудовольствие переводчицы. С плохо скрываемым раздражением воспитательницы детсада, обреченной сторожить бестолковых детей до конца смены, моя визави отвечает расплывчато, видно, что мои расспросы её злят. Расширять мои представления о клинике и болезни в её планы не входит, в то же время она с удовольствием рассказывает о скандальном разводе известных в Германии (и неизвестных мне) артистов, после чего, найдя в журнале статью с подробностями этого развода, углубляется в чтение. Время ожидания я, разумеется, оплачиваю. Даже погруженная в свои переживания, чувствую полную закрытость Ефгении, небрежно маскируемую неестественной весёлостью и панибратством, от которого веет невоспитанностью. Может быть, переводчица руководствуется какими-то неизвестными мне неписаными правилами поведения, принятыми в Германии, теряюсь в догадках я. Наш диалог по моим ощущениям походит на игру в четыре руки пианистов, упразднивших репетиции. Сыгранности не возникает, не смотря на мои односторонние попытки наладить взаимодействие. Я не могу ни почувствовать, ни понять Ефгению, ни найти с ней общий язык. Ещё раз добавлю, что она перед собой таких задач очевидно не ставит.