Роман Камбург - Сабрес. Истории со Святой земли

Хотя раздражение её ещё не унялось, она отметила удачный каламбур незнакомца.

– Хотите закурить? – он протянул ей жёлтую с верблюдом пачку «Кэмел».

– Пожалуй, да – согласилась Эмили, и как-то само собой получилось, что она, послушно, как он её просил, отодвинулась от воды и села рядом с ним. Теперь они оба, попыхивая сигаретами, не отрываясь, смотрели на огромный апельсин у горизонта. Молчали. И эта чуть затянувшаяся пауза ощущалась ими обоими. Ведь за началом обычно должно следовать продолжение. Такова игра новых знакомств. Но сейчас они не нарушали молчания, он только бросал на Эмили молчаливые взгляды, как бы продолжавшие их связь, а она удовлетворённо ловила их столь развитым у женщин боковым зрением. Раздражение давно покинуло её.

– Смотрите, сейчас коснётся горизонта.

– А я думаю, горизонт коснётся его.

– О-о-о! А вы философ.

И снова повисла пауза, когда они погрузились в созерцание закатного слияния двух тел – Земли и Солнца. Половина солнечного диска уже спряталась за линию горизонта. Они обменялись какими-то незначительными репликами про небо и светила, потом про море и пляж, про её загар, и наконец – про её руку и ладонь.

– Давайте я взгляну на вашу линию жизни, – предложил он, и, не дожидаясь ответа, взял её ладонь и повернул кверху. Она не отдёрнула руки, лишь задумчиво улыбнулась, вспомнив, как много лет назад с ней таким же образом знакомился её бывший муж.

– Роскошная линия… Глубокая, ясная… – он ещё что-то говорил, а она уже не слушала. Тогда после гадания по руке они впервые поцеловались. Сейчас Эмили не хотелось целоваться. Оно и понятно – постарела, да и нацеловалась уже.

Солнце зашло за горизонт и мгновенно стемнело. Они ещё не представились друг другу.

– Когда я должна умереть? – спросила Эмили.

– Лет через сто, – пошутил он.

Вдруг она как бы прервала их лёгкую игру и, перехватив инициативу, ответила:

– Спасибо за предсказание. Пойдемте, поужинаем. Я ужасно проголодалась. Вон «Фиш» недалеко, а то до другого ресторана я уже не дотерплю. Умру от голода сейчас, а не через сто лет. Так что, ведите меня туда быстрее, чтоб ваше предсказание сбылось.

Он подал ей руку:

– Меня зовут Даниэль, Дани.

Один раз она уже давала ему руку для гадания, а сейчас протянула вновь – для знакомства.

– Эмили, но друзья зовут Эли.

Через пару минут они уже приблизились к ресторану, напоминавшему аквариум. Надо было ещё пройти по мысу, вдающемуся в море, метров сорок-пятьдесят, и через небольшой стеклянный куполообразный зал спуститься по винтовой лестнице вниз. Через окна-иллюминаторы виднелись подводные обитатели – разноцветные рыбки, раковины, улитки, кораллы, крабы, водоросли.

– Кто кого рассматривает, мы их, или они нас?

– Теперь я окончательно убеждён, что рядом со мной не только очаровательная дама, но и философ, – заметил Дани.

– Спасибо за комплимент, Даниэль. А в вашем имени присутствует божественное, где эль – там Элоим.

– Тогда ваше имя – это сам Бог, Эли!

– Что ж, два бога рядом.

– Не так: богиня и бог.

В меню они ещё не заглянули, а официантка в черных брюках и в чёрной форменной блузочке с надписью «Фиш» уже дожидалась их решения.

– Так вы меня заговариваете, чтоб я всё-таки умерла с голода!

Эли обратилась к официантке:

– У меня нет сил изучать меню, порекомендуйте нам что-нибудь.

– Закажите рыбу-меч. Это блюдо дня, она очень сочная, без костей.

– Меч, так меч.

– А что подать к ней?

– К мечу я хочу щит. А если серьёзно, то картофель, запечённый в фольге.

Дани заказал испанскую паэлью – морские деликатесы в рисе.

– Что пьёте? – спросила официантка.

– Воду, – откликнулась Эли.

– И бутылочку хорошего вина, – добавил Даниэль, – за знакомство.

– Вы думаете, надо вино?

– А вы нет?

– Отчего же, я хочу, тем более, что мы с вами и закат встретили, и руку вы мою изучили.

Официантка проворно убежала, словно чувствуя голод Эли.

– А знаете, что особенно сильно сближает людей? – спросил он.

– Беда?

– Беда, да. Но это из драматических событий. А из обычных?

– Постель?

Он хмыкнул и даже чуть смутился от её смелости.

– Насчёт постели я согласен. Но сейчас я хотел сказать: еда, общая трапеза…

Эли возвратилась домой около трёх ночи. Давным-давно она так поздно не задерживалась на свиданиях. И было ли это свидание? Смутил ли Даниэль её покой? Она не смогла точно ответить. Они даже не целовались. И её руки он коснулся всего дважды – когда гадал и когда знакомились. Через несколько часов ей уже надо на работу, но не спалось. Эли лежала под одеялом и вспоминала прошлое.

Между двумя точками недолгой человеческой жизни – рождения и смерти – можно провести великое множество линий. Прямых и жирных, словно мажорные аккорды. Еле заметных пунктирных. Синусоид с подъёмами и спадами. Парабол и гипербол, уносящихся в бесконечность или бесконечно приближающихся к нулю. Ломаных, спиральных, витиеватых.

Основы жизненной геометрии Эли начала постигать в детстве. Скромный домик её родителей располагался у самого побережья. По утрам, когда она выходила во двор, слышался неумолкающий гул прибоя. Море не пахло, но воздух здесь абсолютно отличался от обычного городского воздуха. С годами, когда Эли навещала маму с папой, домик казался ещё меньше и скромнее, словно бы съёживался, как съёживаются, старея, люди. Но при этом, по мере удаления от него во времени, он становился для Эли всё ближе и роднее. Она хорошо помнила себя лет в одиннадцать-двенадцать, когда надёжность жизни казалась незыблемой. От всего дурного её охраняли родители. И где-то неподалёку, словно ещё одна стена от всяких неприятностей, – бабушка с дедушкой. Впервые она узнала тогда, что такое смерть. То есть, Эли, конечно, видела мёртвые деревья, тела кошек, собак, жуков, ящериц, птиц, она слышала от друзей и подружек, что кто-то из их родственников умер. Но это было далеко, как бы её не касалось. А детские впечатления сводились обычно к страху перед мёртвым телом или боязнью войти в комнату с трупом, к страшным рассказам про кладбище. Когда же в неполные двенадцать лет девочка Эли увидела неподвижное, восковой бледности тело своей бабушки, лежащее на столе – а всего лишь неделю назад бабушка была розовой, любящей, бесконечно балующей свою внучку, – сердце Эли наполнилось леденящим ужасом и болью, словно часть её самой умерла. Она села тогда обессиленная на стул около мёртвой бабушки и смотрела на неё, даже сквозь неё, по-детски ещё не осознавая неотвратимость и необратимость смерти. По прошествии двух или трёх лет мама взяла её на кладбище. Эли тогда спросила:

– Мамочка, а что там, под землёй?