Вадим Пряхин - Собрание сочинений. Том I

– Пора, пора, мой дорогой повелитель! – нежно шептала она и многозначительно кивала на чуть приоткрытую дверь спальни.

Виктор Парамонович подходил к изголовью кровати, почему-то крадучись, и начинал медленно раздеваться. Как только эта процедура подходила к концу, Рита стремительно вбегала в спальню, грузно садилась на кровать, рывком через голову стаскивала рубашку и принимала мужа в свои любвеобильные объятия со словами: «Ну а теперь посмотрим, Витюша, как ты меня сегодня любишь!» И каждый раз она с глубоким удовлетворением отмечала про себя, что он с какой-то первобытной животной яростью и кровожадностью набрасывался на её огромное пышное тело…

Конечно же, Виктор Парамонович отлично понимал, что у него ненадолго хватит сил на то, чтобы почти ежедневно с таким пылом и страстью, эдаким безудержным темпераментом доказывать жене на пятом десятке, «как он её любит». Разве только он не мог знать, как скоро и в какой именно день произойдёт эта неизбежная осечка. Но, однако, ничего не мог уже с собой поделать.

А первый сбой наступил у него месяца через три. Правда, он остался почти незамеченным супругами, так как стало очевидным, что Рита забеременела. И в их связи наступил вынужденный перерыв…

Дима заметно отставал в развитии от своих сверстников. Он был несколько ниже среднего роста, очень худой, угловатый, какой-то вялый и безразличный ко всему. Его не увлекали ни техника, ни спорт, ни книги. Но зато впечатлительность и платоническая влюблённость не столько в своих сверстниц, сколько в уже сформировавшихся физически девушек и молодых женщин доходили у него прямо-таки до болезненных размеров. Он мог часами смотреть в окно на прохожих, сразу же выбирая из людского потока и пожирая глазами полных и преимущественно светловолосых женщин. Именно они были его навязчивой мечтой и пробуждали в нём неясные желания. И образ Маргариты Евгеньевны как бы сфокусировал в себе все эти ещё не осознанные чувства и являлся для Димы очень сильным раздражителем его мужского естества.

Вскоре после женитьбы – то ли по собственной воле, то ли по просьбе Виктора Парамоновича, – она перекрасила свои каштановые волосы в белый цвет и с тех самых пор стала для Димы ещё неотразимее. Засыпая, он каждый раз мечтал увидеть её во сне. Ну а уж когда видел наяву, то смотрел на неё с таким трепетным восторгом, что это, конечно же, не могло остаться для мачехи незамеченным.

Как-то раз, когда они обедали вдвоём на кухне, Маргарита Евгеньевна неосторожно смахнула локтем вилку со стола. И она, и он одновременно наклонились, чтобы поднять её и чуть не столкнулись лбами. При этом верхние крылышки её халата немного разошлись, и Дима прямо-таки обомлел от открывшегося его глазам зрелища. Он тупо вперил свой взгляд в глубокую ложбинку грудей мачехи и был поражён их белизной и объёмом…

«Ты почему так смотришь на меня, Дима?» – нарушила молчание Маргарита Евгеньевна. Он начал бубнить что-то нечленораздельное, не зная, что ответить. И в этот момент раздался спасительный звонок – пришёл с работы Виктор Парамонович.

Когда у Маргариты Евгеньевны родилась девочка и всей семьёй стали думать, как её назвать, то перебрали десятка два имён. Наконец решили по предложению Димы назвать её Светой, и он несколько дней не находил себе места от радости.

Однажды он вернулся из школы раньше обычного, бесшумно прошёл в гостиную и оттуда услышал, как мачеха нежно говорит своей дочери: «Наша Светочка хочет кушать? Потерпи, потерпи, моя милая! Сейчас я тебя накормлю».

Дима на цыпочках подкрался к двери спальни и заглянул в замочную скважину. Мать подошла к кроватке дочери, неторопливо расстегнула кофточку и дала ей грудь. Светочка, причмокивая, начала пить из этого живого источника, закрыв глазки от удовольствия. Дима же неотрывно, с вожделением смотрел на полную, набухшую молоком ослепительно белую грудь Маргариты Евгеньевны и молил судьбу, чтобы это зрелище длилось бесконечно долго.

Когда же мать, закончив кормление, застегнула кофту и уложила Свету в кроватку, он воскресил в памяти то, что только-только наблюдал, и вдруг почувствовал, как сердце его сладко защемило и от головы по всему телу прошла горячая волна. Он даже не понял сейчас, что с ним произошло, но ему нестерпимо захотелось вновь и вновь испытать это ни с чем не сравнимое ощущение…

Услышав от родителей Люси, где она обосновалась, Юра Копылов поехал к ней, чтобы рассказать обо всём, что произошло после её отъезда из Москвы. В тайниках души он надеялся, что как только она узнает о женитьбе Виктора Парамоновича на Рите и о рождении у них ребёнка, то возненавидит его. И пусть не сразу, но со временем возобновит с ним, Юрой, дружбу.

«Вот уж поистине, всё, что ни делается, к лучшему! Разве мог я предположить, что события развернутся именно таким образом? От сегодняшнего разговора с Люсей будет зависеть очень многое. А может быть, и вся моя судьба, – размышлял он под стук колёс электрички. – Только бы суметь найти самые тёплые, самые нужные и нежные слова! Убедить её в том, что именно со мной, и ни с кем другим, она будет по-настоящему счастлива…»

В отделе кадров турбинного завода Юре сказали, что Романова работает инженером в отделе главного энергетика, а живёт в заводском общежитии. Юра посмотрел на часы. До конца смены оставалось около получаса. И он решил подождать Люсю у проходной.

В начале шестого из цехов завода потянулась вереница людей. Многие девушки с неподдельным интересом смотрели на высокого брутального парня в тёмно-синем костюме. А парень пристально вглядывался в лица выходивших работниц. Юра увидел Люсю в компании двух подруг, шедших по обе руки от неё. Она его, видимо, не заметила, и ему пришлось дождаться, пока они с ним поравняются, после чего он её окликнул. Люся что-то чуть слышно сказала своим подругам и, отделившись от них, подошла к нему.

По её лицу Юра никак не мог прочитать, обрадовалась ли она его приезду, потому что Люся избегала смотреть ему в глаза. Однако он успел заметить, что она очень осунулась и выглядела сейчас гораздо старше своих лет.

– Люсенька, дорогая, почему же ты так внезапно уехала? Неужели в этом была крайняя необходимость? Хочешь, я расскажу тебе о новостях на заводе?

– Конечно, расскажи, но я думаю, что ты вряд ли сможешь дополнить письмо Виктора Парамоновича. Я получила его вчера.

– По правде говоря, чего угодно ожидал, но только не этого! Интересно, что же он мог написать в своё оправдание? Наверное, каялся и просил его простить? Но ты хоть сама понимаешь, что это уж слишком?!

– Что слишком? Я, например, считаю, что никто не в праве в чём-то его осуждать… И что он передо мной нисколько не виноват… Прощай, Юра! Мне больше нечего тебе сказать. Спасибо, что навестил, – уже на ходу крикнула ему Люся и побежала догонять своих подруг.