Геннадий Мурзин - Кровопийца. Уральский криминальный роман

Как-то, сидя перед телевизором, глядя на искаженные злобой и ненавистью лица, шипящие ядовито с экрана по поводу демократических реформ, коротко хохотнул и заметил вслух, непосредственно ни к кому из семейного окружения не обращаясь:

– Что, голубчики, малость прищемили павлиньи-то хвосты? Не нравится? Привыкли, вместо дела, шляться по заседаниям парткомов, строчить резолюции, протоколы партсобраний, следить за моральным обликом окружающих и рассылать доносы на товарищей по партии. Как все-таки много их, лишенных любимого занятия? Теперь – все разом рухнуло. Армия партработников не знает, чем еще заняться. Конечно, те, не успевшие пристроиться. Неудачники, прозевавшие тот самый момент, когда новая власть делила портфели.

Жена его, Татьяна Евгеньевна, услышав монолог мужа, поддержала его:

– У нас – тоже, – она после окончания Уральского электромеханического института инженеров транспорта пришла по распределению в управление Свердловской железной дороги, где и работала по сию пору. – Многие недовольны нынешними переменами.

Муж удивленно поднял глаза на нее:

– А им-то что? Дорога как была железной, таковой и осталась; как получали хорошие оклады, так и получают; как гоняли по стране вагоны, так и гоняют. Для инженера любая власть – власть и только. Что изменилось? Вагоны? Локомотивы? Пути? Стрелки? Нет, как и прежде.

– Ну, да, – возразила ему жена. – Для действительно инженера – это действительно так. У нас же также немало тех, кто не знает толком, с какого боку к локомотиву лучше подходить; в чем разница между тепловозом и электровозом; тех, кто путает буксу с автосцепкой. А ведь на должности сидят на инженерной и на хорошо оплачиваемой. И все потому лишь, что некогда в партаппарате служили. Послушаешь их, так получается, будто сейчас – ад кромешный, а раньше же – рай небесный.

И сын Олег не преминул высказаться:

– Вон, в Венгрии как сделали?..

Отец внимательно глянул сыну в глаза и улыбнулся.

– А как в Венгрии? – с затаённой хитринкой в глазах спросил он сына.

– Ты что, пап, не знаешь?

– Представь себе, не знаю, – отец притворно развел руками.

Сын не увидел в глазах отца озорные искорки.

– Там на пять лет запретили бывшим коммунистическим аппаратчикам занимать какие-либо государственные должности. Там и реформы легче идут – не мешают люди из прошлого. Я бы на месте первого Президента тоже самое и в России сделал в девяносто первом – поганой метлой бы повыгонял их.

– Глянь-ка, жена, у нас свой радикал подрастает. Погоди, номенклатура, уж доберется наш сын до вас: такого жару поддаст, что все из парилок повыбегают на лютый мороз.

– Я не прав? Нет, ты скажи, пап, я не прав?! Ух, я бы…

– Да, ты бы… Да вот незадача: у бодливого бычка еще рожки не отросли. – Он опять хитровато улыбнулся. – Ну, жена, и до чего же опасного человечка мы вырастили.

Наконец-то Олег обнаружил отцовскую иронию.

– Не смейся, пап, я серьезно. Вот стану…

– Политиком?

– Не-е-е…

– Тогда кем?

– Как ты… прокурором!

– Ну, во-первых, надобно уточнить: я – не прокурор.

– Почти.

– Э, молодой человек, почти не считается. Во-вторых, надо получить образование…

– Получу!

– Осталось тебе немного: начать и кончить, – также иронично вставила Татьяна Евгеньевна Горовая.

– И, наконец, в-третьих, – продолжил отец. – После окончания юридической академии, если ты, конечно, ее имеешь в виду, придется изрядно покопаться в дерьме в чине следователя. Так что, – отец заливисто захохотал, что с ним случалось лишь в минуты самого хорошего расположения духа, – на отдаленное будущее бывшей номенклатуре ничего не грозит и обкомовские, горкомовские бонзы могут спать спокойно.

– Ты все шутишь… – Парень обиделся.

Отец сразу заметил это. Он легонько взял за плечи рядом сидящего сына, притянул к себе, обнял его, похлопывая легонько по спине, сказал:

– Не обижайся на меня, дурашечка. Ты же знаешь, как я тебя люблю.

Тотчас же подскочила Оксанка, дочка его.

– А меня? А меня, папулечка? – Девочка обвила его за шею, прижавшись к шершавой отцовской щеке.

– Тебя – тоже.

– Крепко-крепко?

– Невероятно как крепко.

– А кого больше и сильнее любишь: меня или Олежку?

– Обоих одинаково сильно-сильно!

– Сильнее мамули?

– Ну… понимаешь, доченька. Что касается вашей матери, то… это, знаешь ли, красавица моя, другая статья и из другого кодекса.

– Как всегда, все заканчивается у вас одним и тем же – поцелуйчиками, – чуть-чуть ревниво заметила мать. – Балуешь ты их. А они уже взрослые. И с ними надо построже.

Отец с ней не согласился:

– Ты их целыми днями шпыняешь. Что, и мне, прикажешь, последовать твоему примеру? Кто-то же должен хоть немного этих «бедняжек» приласкать, а?

– Скажешь! Нашел же бедняжек. От жалости – слеза на глаз навернулась.

Горовой ладонью еще раз пригладил взъерошенный клок волос на затылке, поправил галстук, одернул мундир, огляделся по сторонам и в углу, рядом с входной дверью, увидел свободный стул, направился туда.

– Куда, Лев Маркович? – Со своего места встал прокурор района Осипов. Сделав приглашающий жест рукой, добавил. – Прошу сюда. Берите власть в свои руки…

– Избавьте меня от этого, – возразил Горовой. – Вы – хозяин. А я – всего лишь гость. Приехал, чтобы посидеть вместе с вами, послушать, подумать сообща. Если помощь понадобится, то… Впрочем, вряд ли она вам сгодится. Кадры у вас отличные, и, полагаю, сами справитесь.

Он прошел и присел на стул в углу. Слева от него – лейтенант Топчиев. Справа – эксперт-криминалист Воробьев.

Осипов не стал возражать.

– Тогда – приступим, господа офицеры. – Он снова присел. – Надеюсь, все присутствующие знают, по какому поводу собрались? – Он обвел кабинет взглядом. Никто не ответил. – Ваше молчание понимаю, как утвердительный ответ. С кого же начнем, а?

– Наверное, придется с меня, – откликнулся подполковник Фомин, сидевший за столом, неподалеку от прокурора.

– Слушаем, Александр Сергеевич.

– Если честно, особо говорить нечего… к сожалению.

– Что так? – удивился Осипов. – В ту ночь вы дежурили, лично были на месте преступления, и… ничего?

– Прошу прощения, но позвольте уточнить: там, кроме милиции, были и люди вашего ведомства, но и у них, как я понимаю, сведений новых не густо.

– «Наших» – «ваших», – раздраженно обронил прокурор. – Давайте не делиться. – Было заметно по лицу, что он еле сдерживается. – И вы, и мы, по большому счету, из одного ведомства – из ведомства борьбы с преступностью. Вы у нас недавно, поэтому…

– Вы о ком, господин прокурор? Обо мне, что ли?

– О ком же еще.

– Ошибаетесь! – Жестко бросил Фомин. – Я здесь, как вы изволили выразиться, не «недавно»… Восемнадцать лет назад, когда вы, господин прокурор, еще ходили в десятый класс, я работал опером в этом самом райотделе. И именно тогда меня в первый раз «поцеловала» пуля уголовника. Так что…