Анатолий Шуклецов - Винчестер. И другие рассказы

Моряк на морозе никогда не чайничал, оберегал зубы от разрушения. Безусловно, контраст температур был пагубен; север накладывал на лица несмываемый грим, уродовал кожу пятнами обморожений, преждевременно морщинил, снашивал и старил человека. На участке хватало колоритных особей, но самым экстравагантным чудилой признавали Моряка. Фамилию имярека помнили, для заполнения разных ведомостей, начальник да завхоз; но по имени собственному не обращались, хотя ничего флотского в облике сумасброда не было. Здесь на севере многие имели неизменные псевдонимы. Прозовут шутливо да не переиначить, метко увековечив черту характера, привычку либо итеративное, надоедное словцо. Бывали прозвания, что с морозу не выговорить: не смотри на кличку, а прощупай птичку. По причине разнородности контингента, прошлое особо не бередили, выпытывая подноготную правду. Папа Коля на вопрос о статье уголовного кодекса отбоярился весело: «Я всё время сидел за политику! Сперва маруха подстрекнула транспарант „Вперёд – к коммунизму!“ водрузить у входа на кладбище. Второй раз, намеревался застрелить коршуна, а продырявил реющий на фронтоне сельсовета кумачовый флаг. Третий арест произошёл в пивном баре – за пение „Интернационала“, международного пролетарского гимна…»

Освоение северных территорий испокон прерогатива бородатых мужчин. Женщин здесь мало, пенсионеров наперечёт и преобладают холостяки зрелого возраста. Болтливый рассказывал о себе, скрытным не докучали; судили по впечатлениям нынешним. Главным мерилом служило отношение к работе, мастерство и опыт, навык к трудностям, свойственным дикому краю; ценился уживчивый в общежитии. Начальников уважали нравных, но справедливых, умеющих подчинять людей, хотя никаких не любили. При сдельной оплате труда существенно влиял на оценку материальный стимул. Моряк работал проходчиком, сиречь входил в массу безвестных истории работяг, на северо-востоке страны кратко титулованных «бичами». Неясна этимология низкого слова, но допустима такая: «бывший интеллигентный человек», аббревиатурой – «бич». Впрочем, на Западе бичами называют отставших от своего судна матросов, которые подрабатывают и пьянствуют на берегу. Применимы оба истолкования, хотя в Оймякон он приехал из города Иваново, обители незамужних ткачих.

– Населяя материки живностью, безбрачия Создатель отнюдь не планировал. Каждой твари по паре, и хорошо! Быку – корова, козлу – козлуха, Адаму – дева, овце – баран!.. – глаголил Моряк около затухающего костра. – Женатыми делаются! В двадцать лет холост, веселись, это нормально, – оборотился говорун к Винчестеру. – Не обрёл подругу к тридцати, уже подозрительно! – Моряк с циничным прищуром вызверился на Махрова. – Не женился в сорок, и в пятьдесят бобыль – трагедийно! Вяло искал либо не там, или потенцией хезнул! – Возле костра стояло пятеро, но облачённый в унылую ветошь Моряк нагло уставился на геолога.

– Когда вижу яловую, в сыпи угрей, жертву демографической неправильности, меня подмывает сказать ей: «Глупая и бесталанная! Пока молода и тугие чресла не одрябли, езжай на Север, где заждались тебя великолепные самцы!.. – Моряк скептически оглядел аудиторию и заметил шедшего Мазая, в обледенелой окладистой бороде которого зеленели сосульки из собственных соплей. – Косматые гиперборейцы, пропахшие дымами чадящих костров и направленных взрывов, сивушным и табачным перегаром! Им наскучили ночные поллюции и отрада безжённых онанизм, за который по школьному стыдно! Ищи, неверная, на Хатыннахе свою половинку! Едва сойдёшь по трапу, гурьбой набегут поклонники. Конфузливо улыбнёшься, а шестеро архаровцев тебя повели!.. Здесь озолотят и старую сварливую каргу. Истинно, истинно говорю? – обернулся ритор к безропотному Мазаю, жадно хлебавшему чай. – До утра будут семеро едина плоть.

Кого раз оседлают, тем потом и помыкают. Мазай смолчал, наломал сушняку, и дух огня, именуемый греческим словом «саламандра», ожил, взметнулся по-над углями. Ни вопросом, ни замечанием не прервали витию, и он продолжил пространный монолог.

– Мужчина без семьи смешон, одинокую женщину искренне жаль. Абсурдно устроен мужской организм: чего нет, того нестерпимо и жаждет! Сейчас бы, говорит, жбан тёплой водки и жирную потную бабу!.. Время не ждёт, дуроплясина! Поспешай без задержки в уральные края. Не возгордись от избытка мужского внимания, не возомни себя царицей, не то пойдёшь по рукам, как последняя сигаретка!

Моряк глубоко вдохнул и кречетом взвился до патетичного тона:

– Такая филиппика сходит с посинелых озябших губ, как вспомню сиротливую ткачиху, ударника коммунистического труда! Тогда как он, таёжный пролаза экстракласса, Джеймс Фенимор Купер, зверобой и следопыт, – Моряк беспардонно встряхнул за шиворот присевшего Мазая, – не изведав кислотных уз Гименея и сладостных корч оргазма, торит нехоженую тропу в дебрях бескрайнего Севера!.. Золотко, святая простота, довольно заниматься суходрочкой. Завтра же едем в Иваново. В первый день повенчаю на смазливой матрёшке с пухлыми ляжками! Она там свесила длинные титьки за подоконник, и в голос рыдает по тебе!..

За фразёрство Моряка ценили, за склонность к рисовке и прочие отличия сильно недолюбливали. Выделялся оригинал надёжным семейным тылом и расчётливой скупостью, контрастом интеллекта и облика. Страховитый зимний Моряк напугал бы ивановскую ткачиху до визга! Из кокона наслоённых одежд, разношёрстных и драных, алмазами сверкали глубоко запавшие, ледяные волчьи глаза. Многие всерьёз опасались щедрого на гадкий экспромт злоехидного языка. Говори всякий о каждом начистоту всё что думает, народонаселение непримиримо бы враждовало.

Из прошлой жизни Моряка было известно, как под псевдонимом «Толпа» он дважды прирабатывал горняком на Чукотке. Во время оно пятнадцать лет ходил матросом на торговом судне: «Размер диспача равен половине ставки демереджа». Был списан на сушу за опоздание на борт в канадском порту: застрял в автомобильной пробке на машине знакомого эмигранта.

– Слушай, Моряк! Какие иностранки тебе больше всего нравились? – однажды в вахтовке спросили его. – Американки?

– Американки рвань! – презрительно сморщился Моряк.

– Англичанки?..

– Хрен редьки не слаще! – Моряк перекосил физиономию гримасой отвращения. – Дрянь!.. Лица постные, груди прыщиком.

– А негритянки? Хах-ха!

– Толпа!.. Чёрное дерево!

– Ну, а как кубинские женщины? – настырно допрашивали заморского странника.

– О-ля-ля!.. Эротическое открытие Латинской Америки! Сладкий плод манго, наливной мясистый персик! – Моряк любострастно зацокал языком. – В особенности эти прелестные мулатки! Непосредственны и глупы как ручные обезьяны, телом справны и эластичны. Могут часами вольготно млеть в кресле-качалке и по-ка-чи-вать-ся, ни бельмеса не держа в руках. Бездумная томная нега, и абсолютная раскованность в постели. Наша замороченная ударница затейливо удовлетворить мужчину неспособна.