Евгений Дудкин - Россия. 1812 год. За веру и Отечество!

Данилов едва успел отбить штык французского гренадера, которого тут же свалил ударом приклада кто-то из егерей, как перед лицом мелькнул чужой клинок. Уклонившись, капитан не глядя отмахнулся шпагой и почувствовал, как она наткнулась на живую плоть. Под ноги, схватившись за голову, рухнул французский офицер. На его груди мелькнул крест ордена Почетного легиона. Данилов нагнулся и увидел открытые глаза француза. Слабой рукой он протянул Данилову свою шпагу…

Егеря бились остервенело. Французы не уступали, нашла коса на камень. Одним не хотелось уступать уже, казалось бы, такую близкую победу, другим, видевшим, как в первых рядах шли их командиры и сам полковник, не резон было отдавать эту самую победу равному по мужеству неприятелю.

В итоге все решил залп трех русских орудий, накрывших спешащих на подмогу к своим французских гренадеров. Картечь провизжала над головами дерущихся и ударила точно в середину колоны. Французы побежали. Егеря гнали их штыками и прикладами до леса. Четыре десятка пленных, в том числе, и французского майора, взятого Даниловым, казаки отконвоировали в штаб егерской бригады. Оба батальона 1-го егерского полка весь день были в деле и потеряли более двухсот солдат и офицеров, но настроение у людей было приподнятое – в очередной раз они дали отпор врагу.

Сражение завершилось только ближе к полуночи. Атаки французов были везде успешно отражены. Их дивизии остановились. Задача арьергарда была выполнена- армия получила такую необходимую после непрерывных боев передышку и почти двое суток оставалась на месте между селом Усвятье и Дорогобужем. Штабные офицеры разъезжали по окрестностям и искали подходящую позицию для генерального сражения.

Казаки Платова, проходя мимо Соловьево и Михалевки и посадив на своих лошадей раненых и отставших, вывезли их с поля боя и помогли им избежать плена. Донские полки постоянно имели стычки и перестрелки с преследовавшим их авангардом наполеоновской армии под командованием неаполитанского короля Мюрата. Его легкая кавалерия из дивизии генерала Брюйера- прусские гусары, польские уланы, французские конные егеря, состязалась с казаками в удали и воинском мастерстве. Брюйер был хорошо знаком с русской армией еще с 1799 года по проигранному французами великому Суворову сражению при Нови в северной Италии и по кровопролитной битве при Прейсиш-Эйлау в 1807 году. В эту компанию под Островно его дивизия сильно потрепала увлекшийся Ингерманландский драгунский полк. Он уже неплохо знал сильные и слабые стороные русских, но ничего не мог сделать с их казаками. Казаки в эту войну уже громили целые полки и даже дивизии (сражения у Мира и Романово) французской кавалерии, сами же не потерпели ни одного поражения, оставаясь надежной завесой для своей армии. Вот и сейчас, они появляются то тут, то там, не ввязываясь в большой бой, связывают бесполезной перестрелкой и не дают его дивизии подойти к главным силам русских. Эта игра в кошки – мышки уже осточертела. Когда же, наконец, русские остановятся и император даст им генеральное сражение?

КУТУЗОВ.

С первых же недель войны тучи над головой Барклая -де – Толли все более и более сгущались. Генерал Багратион, Честолюбивый и действительно превосходный, военноначальник, которого выделял сам Наполеон, конечно, был обижен решением императора Александра поручить общее руководство русскими войсками незаметному и уступающему ему в генеральском звании Барклаю-де-Толли. Он понимал, что силы русских и французов несопоставимы и победить захватчиков сейчас шансов почти не было, но обида жгла и толкала на несправедливые заявления в адрес главнокомандующего. Их несправедливость после Бородина признал сам выдающийся генерал в обращении к Барклаю. Но сейчас, Багратион буквально исходил ненавистью. Досталось от него и царю. «По-моему, видно Государю угодно, чтобы вся Россия была занята неприятелем. Думаю, что русский и природный царь должен быть наступательный, а не оборонительный – мне так кажется "– пишет он московскому губернатору Ростопчину, после того как узнал от Барклая, что отступление санкционировано Александром.

На Барклая клеветали флигель-адьютанты императора шляхтичи Потоцкий, Любомирский, Браницкий, брат царя-великий князь Константин и его окружение. Даже начальник штаба армии Барклая генерал Ермолов, прекрасно понимая критическое положение наших войск, интриговал за его спиной и вливал в поток несправедливых обвинений свою порцию критики. При этом у каждого был свой резон. Багратион считал вправе занять место Барклая, шляхтичи не были бы таковыми, если бы не гадили России, Константин слишком доверял своему окружению, а Ермолов, умный и храбрый генерал, горячий патриот своей Родины (» Никогда неразлучно со мной чувство, что Я – Россиянин» говорил генерал), в силу характера и при остроте своего языка язвил всегда.

Царь, понимая, что его военный министр с учетом подавляющего численного превосходства наполеоновской армии действует разумно, все-таки в душе надеялся на чудо. Очень хотелось верить, что его храбрая армия совершит невозможное – остановившись и дав генеральное сражение, остановит французов и погонит их на запад. Но чуда не происходило, а Наполеон уже занял Смоленск – ворота к Москве.

Уступая мнению своего окружения о смене командующего и учитывая недовольство армии и населения действиями Барклая, Александр 8 августа 1812 года по представлению специально созванного Чрезвычайного комитета в составе шести высоких сановников государства утвердил в должности главнокомандующего армией генерала от инфантерии князя М.И.Голенищева-Кутузова. Члены комитета отмечали, что «недеятельность в военных операциях» происходит от отсутствия единоначалия в действующей армии, сочли неправильным фактическое подчинение Барклаю старшего его по званию Багратиона и соединение должности военного министра и Главнокомандующего. Кандидатуры генералов Бенигсена, Палена, Багратиона и Тормасова Чрезвычайным комитетом были отвергнуты и император с этим согласился. В письме к своей сестре Великой княгине Екатерине Павловне от 8 августа он несколько лукаво жалуется на нерешительность Барклая, досадует на ссору военного министра и Багратиона, на опасно возрастающее негодование общества положением в армии. Позднее в другом письме ей же царь свое решение перед войной о назначении Барклая фактическим Главнокомандующим оправдывает его заслугами в предыдущих войнах с французами и шведами, тем более, что второй претендент – Багратион, «понятия не имеет о стратегии». Самому же Михаилу Богдановичу в ноябре 1812 года государь объяснил свое решение о его отставке недовольством оставлением Смоленска.