Константин Кокозов - Царь Борис

3

Так молча, про себя любил Ванька Елин соседскую дочь Крюковых Дарью Силантьевну, светловолосую, как и он сам, круглолицую, с небольшой родинкой на правой румяной щеке и с очень выразительной фигурой. В шестнадцать лет Ванька превратился в настоящего мужчину, уже и над верхней губой, на подбородке появились настоящие, хотя и ещё жидкие рыжие волоски, ожидавшие бритвы, голос из звонкого мальчишеского превратился в глухой и уверенный. И интерес к женской красоте, к девушкам, к женщинам стал занимать его больше. Наверно, поэтому, как только выдавался свободный час, Ванька бежал к дому Парфёновых, которые жили на самом конце улицы, по тому же ряду, что и Елины, и Крюковы. Красноармеец Андрей Парфенов, молодой ещё, двадцатипятилетний парень, вернулся на родину без ноги и без одной руки. Он частенько, особенно в тёплые дни, выходил за калитку перед своим домом. Иногда целыми днями сидел на лавочке, прислонившись спиной к своему высокому забору, сделанному из нестроганых досок. Чтобы забыть о своей беде, Андрей любил рассказывать разные истории, якобы приключившиеся с ним в боях на фронтах гражданской войны, а заодно и приврать. Причем Андрей обладал заметным даром фантазёра. Когда вокруг него собирались парни и мальчишки-подростки, бывший фронтовик не находил ничего лучшего, как рассказывать всякие истории, приключившиеся с ним и с женщинами прифронтовых сёл. Обычно Андрей, завладев вниманием неискушённых зрителей и слушателей, начинал так.

4

– Было это под деревней Охапкино в Брянской губернии. Отряд белогвардейцев прочно удерживал позиции, и никак нам не удавалось захватить это логово врага. Две недели подряд наш прославленный батальон, окружив деревню, не мог и шагу сделать к ней и высиживался в окопах. Как-то вызывает меня красный командир Соколов и спрашивает: «Сможешь ли ты, красноармеец Парфенов, ночью с десятком бойцов незаметно войти в деревню и обследовать, сколько их там, мать их за ногу, закопалось и какие у них силы против нашего правого революционного дела?». «Могу, товарищ командир, посылай меня», докладываю я. Он у нас мужик сурьёзный, с пышными черными усами, посмотрел на меня так строго и кивнул головой: «Иди, красноармеец Парфёнов, выручай наш отряд, спасай от позора, а то сидим сиднем уже две недели у этой деревни, даром харчи жуем, а взять пять десятков домов не можем. Отбери ребят, и как стемнеет, давай по берегу речки и шлепай». А речка эта рядом с деревней протекала, в низинке, а сама деревня стояла над нею, на бугре. В общем, выбрал я себе десять подходящих товарищев, которые, как и я, за революционное дело готовы были и в огонь, и в воду, не боялись ни врагов, ни смерти. И как только на Брянские леса ночка легла, – тёмная, хоть глаз коли, – мы и двинулись в путь, на выполнение важного задания красного командира. Случилось это дело, помнится, в сентябре месяце, бабье лето прошло, наступили прохладные ночи. По-пластунски доползли мы по берегу реки метров этак пятьдесят, остановились, прислушались, – вроде слышны голоса. Иногда вспыхивает огонёк от спички в полуверсте, ну может чуть больше, от нас, а в глухую ночку и огонёк от папирос, если внимательно наблюдать, даже на таком расстоянии заметен. Говорю ребятам, мол, враг охраняет своё логово по всей форме, по суше нам не добраться. Кто готов со мною вместе по воде проплыть незамеченным до ихнего дозора, а там действовать по обстановке? Кто, говорю, боится воды, али болезнь какую за собою знает, те могут идти назад. Да ладно, Андрюха, говорят, чего время зря тянешь, надо по воде, значит, по воде, влазь в реку, мы за тобой. Вот так отвечают мне друзья-красноармейцы. И я при этой поддержке товарищей осторожно, чтобы не поднимать излишнего шума, вошёл в реку. А река Катка там не очень большая, но и не скажешь, что маленькая, шириной примерно метров шесть, а может и восемь, не мерил, не знаю. В общем, посредине река глубокая, Ваньку вон, – он кивал в сторону Елина, – скроет на две головы. Ну, а плавать, вы сами знаете, для меня в любом виде, хоть на спине, хоть боком, хоть как, – пустяковое дело. Когда вошёл в самую глубину, поднял винтовку одной рукой, а другой и гребу. Один раз остановился, оглянулся, думаю, не отстал ли кто, не струсил. Нет, вижу – один за другим, все таким же, как я, манером без шума тянутся за мной. На пути попался у берега большой валун, и остановились у него. Осмотрелись по сторонам, прислушались, вроде не видать и не слышно никого, темень одна. Ну вот, шепчу ребятам, сейчас по одному, сначала я, а за мной и вы все, будем подниматься по склону в деревню, до первой избы. Ползти осторожно, чтобы ни звука от нас. Как только будем у крайней избы, сразу схорониться под заборами или еще в каком подходящем месте. Ну, поползли, значит, мы к деревне. К полуночи моя десятка поднялась к крайним домам и собралась в одном месте, спрятались в яме от сгоревшего амбара, в кустах. Когда последний наш товарищ подполз, говорю: теперь ребята, надо – обследовать каждый дом и запомнить хорошо, кто где что увидит, сколько беляков в каждом доме квартирует, какое оружие при них, лошадей тоже надобно учесть. А ежели силы вражеской в домах мало, и если можно схватить и уничтожить, то обязательно это сделать и без излишнего шума. Разделились на три группы и двинулись. Подошел я со своей группой к небольшому деревянному дому, с хорошим садом. Мы подползли вдоль изгороди кустами к дому и видим в окне свет, вроде бы как от горящей свечи. Я спрятался за большой яблоней и вижу: за столом у окна при свете свечи сидят, вишь, трое беляков и о чем-то разговаривают, часто головы наклоняют над столом. Я приподнялся: оказывается, они разложили на столе карту и рассматривают, пальцами в неё тычут. «Ах ты, контра!» – думаю, – «Это же они против нас, красных бойцов, свои планы строят!». Дал знак ребятам, в несколько секунд мы оказались на крыльце. Потянули дверь – оказалась незапертой, так они себя уверенно здесь держали, что вовсе нас не собирались встречать. Так что мы с ребятами, не будь дураки, в один миг очутились в горнице. А эти трое поначалу и не поняли, кто в них из винтовок-то целится.

А в комнате, кроме этих беляков, оказались еще трое баб, они лежали у стен на кроватях. Двое наших приставили к ним винтовки и велели встать и одеваться, а мы трое наставили свои винтовки на ихних мужей или полюбовников, не разберёшь, кто кем там приходился.

Двое белогвардейцев, чистенькие выбритые, словно на прогулку с девками собрались, подняли руки кверху, а тот, который был в очках и сидел под прицелом моей винтовки, попытался руку незаметно для меня запустить к кобуре, висевшей сбоку. Слова не сказав, как прикладом дал я ему по башке, бедный враз опустил морду поганую на стол, на эту самую карту.