Константин Кокозов - Царь Борис

Его уход послужил причиной россыпи елинского рода. Елины обособились друг от друга. Дяде Михаилу достался главный старый дом с одной большой горницей да пристроенной позже утеплённой террасой, служившей и кухней, и кладовой.

После раздела жизнь Ивана Елина и его матери утяжелилась, хотя пока и не безнадёжно. Братья жили теперь не так дружно, общались через силу, нехотя, словно носили за душой какие-то обиды. Иногда дядя Михаил наведывался и спрашивал о делах, но помощи толком не оказывал. Он был добр на словесные похвалы, но скуп на скорую поддержку. Приходя в избу, сразу начинал жаловаться на тяжёлые времена, на нехватку в доме того, другого, третьего. Словно оправдывался сам перед собой за своё скупердяйство. «Или боится, что мы чего-нибудь попросим?» – думал про себя после его ухода Иван. Он к тому времени сам умел исполнять все работы по хозяйству: и косить, и сеять, и скотину вести, – всё, чтобы с матерью не остаться голодными.

6

А к тому времени, когда Иван становился единственным и настоящим мужчиной в доме, в стране и в деревне Наумово жизнь понемногу крепла. В домах крестьян появилась невиданная доселе электрическая лампочка Ильича. Удивительное дело – щёлкнул выключателем – и в избе светло, как днём, веселее становилось на душе. А ведь ещё по вечерам, в тёмное время суток появились новые заботы – надо было учиться грамоте, у кого её нет. Вначале всех неграмотных, – а их в Наумове было большинство, – собирали в доме коммуниста Алексея Бутурина. А потом посредине деревни, около старинного развесистого дуба построили небольшую, крытую дранкой, избу, покрашенную по брёвнам в красный цвет, половину её отвели под сельсовет, а вторую под школу. Теперь неграмотные собирались в школе. Учителей в основном привозили на лошадях из Александрова. Учили крестьян арифметике и русской грамматике. Вот теперь можно было пожалеть, что в своё время Иван не захотел учиться. Вначале мать хотела его и сейчас в общую школу определить, но куда там – он отказался наотрез, заявил, что убежит из дома, но не сядет за парту с маленькими. Мать поговорила с учителями и решила: пусть со взрослыми учится грамоте, да и сама вместе с ним стала учиться, поскольку самой грамоты не хватало. Так что лозунг партии и правительства: «Долой неграмотность!» – и мать и сын таким образом поддержали.

1

Со взрослыми Ивану Елину учиться показалось интересней, тем более, что вечерами в школу ходила соседская дочка Дарья Крюкова, на четыре года старше его. Даше шёл восемнадцатый год. Вся она, хотя росту и маленького, вся светилась круглой девичьей полнотой. На её пухлые губы четырнадцатилетнему Ивану хотелось глазеть без устали, вот он всё и делал, чтобы несколько раз в день её повидать. Летом ли, весной ли – её увидеть легко: то на поле, то на дворе своего дома, то на улице, с подругами. Зимой попадалась на глаза редко. Только вот когда выйдет с подругами побаловаться на снегу, попеть частушки и поплясать под гармонь.

Кстати, на неё же, по наблюдениям Ваньки, глаз положил Толя, деревенский гармонист. Толя был парень видный, чернобровый, с правильными чертами лица и ростом почти как Ваня. Но лет гармонисту было намного больше, он был старше Дарьи. Парень был Толя красивый, но очень уж прилипчив к девкам. Поэтому и Дарья его ухаживания и прочие намёки не принимала всерьёз, видела, что он менял свои увлечения часто, да и слышала от подруг обо всех похождениях прославленного гармониста.

Очень Ванька ревновал, когда видел, какими глазами тот смотрел на Дарью. Хотелось ему, чтобы Толика в деревне не было, чтобы, например, забрали его отсюда в армию, на войну, на завод, в конце концов, которых в губернии тогда появлялось всё больше и больше. Иногда ревность доводила его до того, что он мечтал и готов был треснуть Тольку по физиономии. Однако силёнок могло не хватить, да к тому же что это за причина подростку драться со взрослым парнем? Ведь о влюблённости в Дарью знал на белом свете только он один.

Сама же Дарья принимала его просто за рослого мальчика, соседского сына, вот и всё. Правда, иногда она ловила на себе его долгий любопытный взгляд, но относила это на обычный закон природы, когда мальчик превращается в мужчину, что же тут такого, это вполне понятно. Но чтобы четырнадцатилетний мальчуган, вымахавший в верзилу, был влюблён в девушку на выданье, Дарья в мыслях допустить не могла. Хотя при большем внимании и желании можно было кое-какой вывод сделать. Ведь не просто так относился Ванька к ней не по-соседски внимательно, теплее и нежнее, что ли, чем другие соседи, слишком заинтересованно, со стремлением доставить хоть какое-нибудь удовольствие. Спросит Дарья, выйдя на улицу, о чем-нибудь Ваньку, так он на её глазах, как снег на солнышке, сразу тает, и подробно объясняет, не моргая ресницами и не отрывая от неё глаз, и видно стороннему взгляду, что парень хочет потянуть время.

Боковое окно избы Елиных смотрело прямо на окно пятистенки Крюковых. Дарья имела обыкновение расчесывать свои длинные, доходящие до колен волосы, стоя перед окном, вглядываясь в небольшое зеркало, поставленное на подоконник. Ваня любил стоять у своего окна и наблюдать за нею сквозь прозрачную марлевую занавеску. А при хорошей погоде утрами, когда солнечные лучи падали на собственное окно и можно было быть уверенным, что Дарья не сможет нечаянно увидеть его из-за отражения солнечных лучей, Ваня совсем раздвинув занавеску, садился на табуретку, укладывал руки на подоконник и опёршись на них подбородком, с наслаждением наблюдал за движениями Дарьи. Все в ней ему нравилось: и то, как она, расчесав волосы, собирала на макушке в копну и то, как она, вглядываясь в зеркало, проводила пальцами по бровям, поправляя их и прихорашиваясь, как гладила кожу лица и вообще, как говорится, приводила себя в порядок, хотя в восемнадцать лет едва ли что требовалось дополнительно к её естественной девичьей красоте.

2

Однажды Ванька увидел Дарью в костюме Евы. Произошло это в августе, жара стояла невыносимая. Солнце палило без всякой жалости, и такая погода стояла целую неделю. Для сельского жителя в пору сенокоса такая погодка – клад. Сено не портится, почти сразу за косарями бабы и девки становятся его сушить, потом только собирай сено в валки и стога да отвози. Работать в такой жаре подчас невмоготу, пот с тебя ручьём и зайдёшь в близлежащий лесок, весь мокрый стоишь под деревом. А каково крестьянину весь день работать в открытом поле, на лугу, на покосе, под обжигающим солнцем! Благо ещё, Господь дал пруды и речки.

К полудню шёл день, и косари, и их помощники – женщины и подростки, кто сено убирал, бегом пустились к Дичковскому озеру – окунуться в прохладу. Купались в озере порознь, мужская публика отдельно, женское, особенно девичье население, – в метрах тридцати-сорока пониже в сторону соседнего села Афанасьево, где начинался и тянулся на доброе расстояние по полукругу берега высокий и густой камышник. Девки в рослых камышах обычно прятались от посторонних глаз и, воровато оглядываясь по сторонам, сделав шаг-другой к воде, плюхались в нее, когда глубина озера позволяла это делать. Ванька плавал хорошо, он мог небольшое это озеро переплывать в длину и ширину с одного берега на другой несколько раз. Прыгнув в воду вместе с остальными, Ванька, загребая длинными руками в толще воды, неожиданно оказался в месте, где с визгом и звонким смехом барахтались в воде голые, в чем мать родила, девки. Ванька, чтобы вдохнуть воздух, иногда останавливался и осторожно, чтобы не быть замеченным, высовывал нос из воды и делал глубокий вдох. В один из таких моментов, когда он подплыл совсем близко к женскому обществу, он поднял голову чуточку над поверхностью воды и увидел со спины обнажённую Дарью, выходящую из озера на берег. Сделав несколько осторожных шагов, Дарья скрылась в камышах, совсем не ведая, что пара глаз соседского сына Ваньки только что провожала её с тайным восторгом. Эти мгновенья, в которые по счастливой случайности довелось лицезреть обнажённую красоту любимой девушки, стали для парня самыми счастливыми и незабываемыми. И ещё долго плавные изгибы её ног, всей фигуры, сверкающей от не успевшей высохнуть влаги, стояла перед глазами Ваньки Елина, где бы он ни находился, на работе, в ликбезе или дома в постели перед сном.