Константин Кокозов - Царь Борис

И она уже ничего не сказала. А только, положив руки на его плечи, смотрела ему в глаза, и видела в них его нежность, какую не увидишь так просто в угловатом деревенском парне. И вспомнилось, как в последние месяцы он при встрече отворачивался и краснел, словно девица. А разминувшись, на некоторое время остолбеневал или осторожно поворачивался вслед, провожая взглядом.

А сейчас он взял её на руки и, прощаясь, спросил:

Завтра, как стемнеет, придёшь сюда, Дарьюшка?

Приду, чего же! Думаешь, боюсь? – отвечала она, звонко рассмеявшись…

6

В тот же вечер Иван сообщил матери, что давно любил Дарью, дочку соседей Крюковых. И оказалось, мол, что и она к нему неравнодушна, а потому решили они пожениться. Мать ахнула и застыла на месте. И долго не могла взять в толк, что происходит. Когда же вошла в разум, стала наедине сама с собой соображать. Как же это? Сын ещё как следует мужчиной не стал, с девками ещё не гулял, а говорит о женитьбе, как будто решил окончательно и бесповоротно. Это что же такое выходит, и совет матери уже не нужен?

Ей хотелось видеть Ивана трактористом. В деревне давно ходило известие, что скоро на полях появится железный конь на четырёх колёсах, сена и овса не просит, сам идёт, только руль поворачивай. Парней молодых собирались этому делу учить. Так Пелагея рассчитывала Ивана в ученье пристроить, чтобы профессию хорошую получил. Да вот и в ликбезе учительница Анастасия Петровна рассказывала, мол, товарищ Ленин хочет, чтобы все тяжёлые работы в России делали машины и электричество, а люди стояли бы рядом и смотрели. Так что же выходит – её сын, вместо того, чтобы трактор освоить, жениться собрался? Да и Дарья эта, наверно, так уж сказала, чтобы отвязаться, а он, дурачок такой, поверил ей по простоте и неопытности. Зачем он ей нужен-то? Девушка она – на выданье, даже задержалась малость. Чего в девках-то сидеть, вышла бы замуж, да детей народила, не морочила бы парню голову.

Сидела Пелагея и молча смотрела на Ивана, сидящего за столом и хлебавшего деревянной ложкой свою любимую еду – молоко с накрошенным хлебом. Вот уже и съел и облизал ложку. А мать всё сидит – ив одну точку.

Да как же это так, Ванюша, – не выдержала, – не рано ли тебе о женитьбе думать? Успеешь, скоро в армию заберут. Отслужил бы, а потом уж…

Я без неё не могу, мам, – перебил Иван, – а служба в Красной Армии не помеха. Уйду служить, так она ведь здесь, рядом останется, ждать будет. Чего тут такого?..

И теперь уже Иван с Дарьей стали встречаться открыто, не прячась от всей деревни. Пришла она, пришла на следующий вечер туда же, на место первого свидания, как и обещала. И незакатным лунным сиянием стали светиться вечера их любви.

А на двенадцатый вечер прокатилась над ними по небосклону круглая луна, посыпались звёзды небесные в бездонные глаза Дарьи и закружило её и Ивана единой горячей головокружительной волной, и сосны с берёзами заплясали вокруг них в сумраке несусветный танец…

Ты моя жена, Дашенька, правда? – молвил в тот вечер Иван, когда они, не таясь от соседей, расставались перед окнами своих домов. Она в ответ только молча прижалась к нему и отпрянула, повернувшись к дому и уходя неслышно за калитку…

7

Дарья жила в своём доме вместе с отцом. Силантий, схоронив жену, стал совсем слаб. В Наумове он прежде славился самой лучшей самогонкой, которую надо было уметь пить. С нею нужно было справляться и ему самому. Но самогонка оказалась настырнее и сильнее. И хотя и крепкий организм наблюдался у Силантия, но неумеренные пробы, боли в боку сделали своё дело и превратили его в глубокого старика с желтым цветом лица. Он уже и помочь своей дочери по дому ничего не мог, хорошо ещё, что дом собственный своим присутствием сторожил.

Дом и всё хозяйство, стало быть, полностью лежали на плечах Дарьи. Потому и некого было ей спрашиваться в собственном доме о собственной судьбе. Но спросил как-то отец:

А чего это Ванька, Петров сын, зачастил к нам, не скажешь, дочка?

Жених он мой, папа, потому и ходит к нам, – отвечала Дарья, радуясь, что отец ещё интересуется таким делом.

Ну что ж, хороший парень, хороший. Вон какой вымахал, под самый потолок. Дай то Бог…

В деревне их счастливые лица восприняли с подозрением. То, что они ходили под руку по деревне, вроде бы не особенно удивляло. Но вот разница в возрасте особенно взволновала бабью общественность. Вот и получилось, что во всём винили старшую, Дарью. А жалели, конечно, бедного несчастного Ивана, мальчишку, Пелагеина сына…

Ой, ой, ой, Пелагеюшка, что ж ты сыну не скажешь слово материнское? Как же это можно – по всей деревне ходят, пред всеми голубят друг друга, где это видано? А Дарья-то, Дарья-то! Давно замуж пора, а с младенцем связалась! Вот бесстыдница!

Вначале и Пелагея в душе надеялась, что эти разговоры в деревне смогут подействовать на сына отрезвляюще. А спрашивать, была ли у них греховная близость, Пелагея не решалась, никак для этого пересилить себя не могла. Хотя потом уж, вместе со всей деревней, считай, догадалась. Молча слушала бабьи наговоры и пожимала плечами, – мол, бессильна повлиять на сына, всё, что нужно, сыну сказала. Но через некоторое время, привыкнув видеть молодых вдвоём и вроде бы так хорошо подходящих друг к другу, встала на сторону сына и начала решительно возражать:

– И молчи, Митрофановна, чего попусту склонять Ваньку. Ну и на здоровье, пускай ходят. Вот увидишь, хорошей женой будет дочь Силантьева для моего Ванюшки.

Бабам пришлось на ходу перестраиваться, менять тему и разочарованно уходить от разговора…

8

Прошло время, в деревне привыкли к необычной паре. А успокоилось всё через несколько месяцев, когда уже никто слова плохого о них не поминал и когда вся деревня гуляла на свадьбе Ивана Елина и Дарьи Крюковой.

В день свадьбы Ивану исполнилось восемнадцать лет. И он выглядел настоящим женихом. Постриженный, в белой рубашке с вышивкой по воротнику, в новых хромовых сапогах. Вот уж жених как жених! А нарумяненная Дарья вся сияла в белом платье. И голубые глаза её блестели уже не девичьим, а по-бабьи уверенным счастьем…

Свадьба проходила, как и положено – весело и шумно. В Наумове не принято было специально приглашать гостей. Всем было понятно, что в первую очередь обязаны придти на свадьбу родственники жениха и невесты, и ближние и дальние. А уж остальные однодеревенцы сами выбирали свой жребий – кто приходил по уважению, кто по любопытству, а кто выпить и закусить на дармовщинку. Но каждого гостя по своей категории поди, попробуй, отличи!.. Много пили, веселились, пели, плясали. Кричали молодым: «Горько!». Всё, казалось, проходило хорошо.

Правда, в душе невесты гнездилась тяжёлая тревога. Но Дарья не подавала виду, казалась всем радостной и радушной молодой хозяйкой в своём новом доме. А причина тревоги у невесты находилась по соседству, в её родной избе, где её собственный отец прямо в день, когда всё приготовилось к свадьбе, окончательно слёг с отнявшимся языком. Около него сидели две старушки из дальних родственниц Дарьи, пришедшие по её просьбе, обеспеченные едой и чаепитием во славу жениха и невесты. Они терпеливо ожидали, когда наступит последний вздох того, с кем ещё гуляли по деревне в молодые годы…