Руслан Кардашов - Психушка 10. Побег

– Здравствуй, присаживайся, рассказывай, что там у тебя произошло. Почему ты так думаешь, словно тебя кто-то мог отравить? – спросил врач, сидевший в голубом халате с наушниками, которыми слушает легкие человека и бронхи. Небольшая мысль меня задела так, словно я понял – странное происходит.

– Добрый день.

Не присаживаясь, стоя у такого же кресла из дешевой пластмассы, я стоял и задумался над его вопросом. Внешность его мне показалась приятной, что его небольшие очки немного затемненные были выразительно подобраны к его стилю и лицу. Такой ухоженный врач-интеллигент, средней комплекции тела своего, меня удивил простым вопросом, задав его мне напрямую.

– Не знаю, как даже ответить, просто пропала память! В висках болит, затылок немного ломит, а верх головы у меня немеет при странных симптомах, которых я не знаю, как рассказать вам, – ответил я стоя, руки мои были не очень худые, но рубашка сильно меняла стиль порядочного парня, больше подходила под тунеядца.

– Мы решим иначе, давайте, мама! – ответил врач моей матери, держа руки в халате на столе своем деревянном и сидя в кресле со спинкой мягкой из ткани, которая набита на деревянный каркас спинки. – Сейчас придет медсестра, я ее позову с первого отделения. Вещи все снимаете и кладете в пакет свой. Потом назавтра мама может прийти после обеда проведать тебя! Теперь что там по диагнозу у него? – спросил врач в очках стильных и, нервничая сам, старался в руках крутить оранжевую ручку.

– Евгений Павлович, диагноз я поставила, что у него депрессия на почве длительного рабочего времени – ответила медсестра, сидя за столом.

– Все, ступай. Медсестра сейчас тебя встретит в коридоре, – ответил врач.

– Спасибо, до свидания! – ответил я, с поникшей головою вставая из-за его стола белого. Стены кабинета голубые, все покрашено наполовину белым и голубым.

– Следующий! – крикнула медсестра в кабинете и смотреть стала на женщину в коридоре с мужчиной, которые сидели скромно.

– Пойдем сами найдем это первое отделение! – ответил я своей матери.

– Медсестра сама сюда придет сейчас! Куда ты собрался, слышал, что нам сказали? – ответила мать мне, держа крепко в правой руке сумку коричневого цвета.

Длинный коридор выходил дальше из квадратного кабинета, в котором я сидел и подслушивал разговор неизвестной семейной пары у приемного отделения, ничего полезного для себя я не узнал. Только мужик иногда говорил на ломаном украинском языке, словно делал мне сигнал, что я должен идти в первое отделение и лечить свои мозги, как в голубом халате мне доктор приписал. Краска на стенах была нестираемая и блестела. Я вспоминал, как мне друг говорил, что все, кто в психушку попадает, дольше пяти лет не могут прожить после нее, происходит либо несчастный случай, или обратно лечиться приходят в нее, превращаются в овощей для психиатра участкового и становятся инвалидами по жизни в своих достижениях. Мы прошли по коридору мимо гардероба, у выхода центрального я увидел большое зеркало и подошел быстро к нему посмотреть на себя, как я выгляжу. Зеркало высотою 1,5 метра и шириной 0,8 метра на стене розового цвета испугало. В зеркале я увидел худого парня, плечи которого выступали из-под рубашки, немного худое лицо, имеющее пожелтевший цвет, со скулами, которые выпирали из щек. Длинный нос был слишком худой в этом зеркале, и я испугался, что моя жизнь так выглядит, как эта висящая рубашка в вертикальную полоску из трех цветов, под которой висел на груди у меня золотой крест с блестящей цепочкой, которую я всегда берег и снимал, когда играл в футбол на природе, вспоминая, работая в СМУ-8 у директора по фамилии Баринов. Но время изменило события и людей, сделало их злее и коварнее. Мне было странным, как я дожился, что, когда приехал ночью с работы, деревянная дверь моя не закрывалась, на втором этаже замок в дверях на маленький ключ сломали мне странным методом, забили личинку его спичками. Жена с сыном маленьким спали на кровати поздно, а я долго думал перед этим странным попаданием в больницу сюда, кто мне забил замок дверной разным мусором, но по пути я встретил небольшой джип серебристого цвета, стоящий ночью поздно у остановки рядом с дурдомом, в который приехал сейчас спустя неделю.

– Ты идешь или у зеркала будешь дальше стоять? – крикнула мне мать, стоя рядом с буфетом небольшим и лестничной площадкой, по которой поднимаются на этажи люди и врачи.

– Да, я иду уже! – ответил я, уставившись глупым взглядом на свои худые плечи и короткий волос, который я пригладил к своему лбу высокому правой рукой, на котором было красивое с белым и красным золотом кольцо обручальное широкое, которое я берег и с которым венчался со своей женой в церкви на Адмиралтейской площади. Ступеньки неширокие, но по ним удобно было сейчас для меня идти, когда моя голова была глупою и болела, словно я вчера выпил вина много сухого. Мне было странным это чувство, кто-то говорил, что у меня невроз развивается, наверное, это был обман, не зная причину развития этой болезни в эти года, подумал я. Мы с матерью поднимались медленно, мне казалось, что количество ступенек на второй этаж было таким, словно это мои прожитые годы в этом городе. Медленно я поднимался, старался все вспомнить, как я радовался личной жизни, ее новым подаркам и невзгодам, обидам и слезам, смеху детей и радости жены. Дракам со своим отцом я оставлял много места в своем сердце. Темный цвет порожков бетонных, по которым я поднимался, сменился дневным светом, который падал от солнца, но его закрывали кирпичные стены больницы, кроме нескольких лучей, которые похожи были на вилку из трех лучей на площадке большой среди лестничных маршев со ступеньками серыми.

– Такие широкие ступеньки – ответил я матери своей не спеша.

Она продолжала молчать и быстро идти. В небольшом коридоре за дверями металлическими я почувствовал неожиданность, открылась дверь высокая, словно там цех завода по производству ценной продукции. Металлическая и тяжелая, с большой ручкой длинной из трубки, тяжело открывала женщина невысокая, двери скрипели, оббитые специальным металлом из нержавейки, как я представил на то время с головой своей больной. В другую сторону коридора был дальше светлый коридор, по которому много было там кабинетов и несколько рекламных плакатов, на которых были фотографии работников больницы и история ее возникновения. За окном светило ясно солнце, которое радовало только меня своим светом и лучами, которые падали на пол другого коридора, в котором на стене висели плакаты эти светлого цвета. Женщина пожилая показалась похожей на женщину из Узбекистана по национальности. Обутая в сменные тапочки, на которые я не обращал внимания, темные чулки ее были на ней одеты, и она просто не обращала внимания на нас, когда мы у двери стояли, думала спуститься быстрее за мною в приемное отделение.