Саша Кругосветов - Клетка

Женщина встала и выпрямилась, отчего петельки для пуговичек на ее рубашке заметно растянулись, с трудом удерживая давление могучей груди. «Восхитительные перси, капитан – молодец», – подумал Борис, и у него на мгновение перехватило дыхание.

– Вы, Кулаков, должны были явиться ко мне ровно один час пятнадцать минут тому назад, – сказала «мадам дознавательница», повысив голос.

– Кулагин, ваша честь. Не понимаю, как вы исчисляете мое опоздание. Пусть это так и останется неразрешимой загадкой для меня. Но ведь я уже здесь.

– Я распустила всю комиссию и свидетелей и теперь никоим образом не обязана вас допрашивать.

– Раз не обязаны, то и не допрашивайте, – примирительно сказал Борис.

– Хорошо, поскольку допроса так и так не будет, пойду вам навстречу. В качестве исключения. Но чтобы в дальнейшем никаких опозданий. Вы меня поняли?

– Понял, конечно. Но в чем вы пойдете мне навстречу? Кстати, извините, не знаю, как обращаться к вам, товарищ капитан или как-нибудь по-другому?

– У нас не тюрьма и не место лишения свободы. Мы не палачи и не вертухаи – так ведь называет надзирателей либеральная молодежь вроде вас? А вы не заключенный. Ваша вина пока не доказана. Пока. Поэтому пока… вы можете обращаться ко мне по имени-отчеству. Эсмеральда Вагиновна, – сказала она внезапно дрогнувшим голосом и как-то особенно выразительно посмотрела на Бориса своими огромными выпуклыми глазами в обрамлении густо накрашенных ресниц. – Подойдите поближе, какой вы все-таки робкий. Садитесь. Вот вам разлинованные листы бумаги и ручка. Не пишет? Возьмите эту. Пишите чистосердечное признание. В конце обязательно надо добавить: «написано собственноручно без физического и психологического давления со стороны органов дознания, ФИО, расшифровка, подпись».

– В чем признание? Я не знаю до сих пор, в чем меня обвиняют.

– Пишите обо всех ваших деяниях, Борис Илларионович, пишите чистосердечно. Пишите, пока я добрая, – сказала «мадам дознавательница», сказала как отрезала, снова села, приняла официальный вид и занялась чтением вожделенной амбарной книги.

«Писать или не писать? – подумал Борис. – Почему нет? Раз просят, опишу все, что было. Ничего, им мало не покажется».

Я – такой-то, такой-то. Такого-то числа утром я был арестован. Самый этот факт и его формулировка никак не могут быть приняты всерьез и у любого здравомыслящего человека не вызовут ничего кроме гомерического смеха. Посудите сами. Меня застали врасплох. Судя по словам обаятельной дознавательницы, возможно, был приказ арестовать некого сантехника Кулакова, не исключаю, что это был справедливый приказ – арестовать за неисполнение, например, или ненадлежащее исполнение своих служебных обязанностей, но выбор почему-то пал на меня.

В мою квартиру ворвались два грубияна. Их натиск, напористость и безапелляционность подошли бы на случай ареста самого что ни на есть закоренелого преступника, но никак не подходит на случай посещения места жительства добропорядочного гражданина нашей страны, тщательно выполняющего все предписания вышестоящих органов и живущего в точном соответствии с моральным кодексом строителя коммунизма. То, что арест производился без санкции прокурора и без документов, удостоверяющих личность охранников, этого им показалось мало. Они наговорили мне с три бочки арестантов, пытаясь подчинить меня своей воле и запугать. А когда это у них не получилось, стали вымогать взятку, ссылаясь на собственное трудное финансовое положение. Какие могут быть финансовые трудности в нашем обществе, главный принцип которого: «От каждого – по способностям, каждому – по труду!» Трудитесь, и у вас будут средства на жизнь. Потом они попытались выманить у меня вещи: белье, прекрасный импортный халат, требовали денег, якобы для того, чтобы принести мне завтрак. Зачем мне приносить из кафе черствый завтрак, если у меня есть свой? Свой, который они благополучно съели, даже не испросив разрешения на это. Не только не спросив разрешения – даже не уведомив меня об этом предварительно. Один из них, весь потный и отталкивающий, все время пил принесенное с собой пиво. Он ведь был на работе. И, несмотря на это, беззастенчиво распивал спиртные напитки. Своего подчиненного я за такое поведение немедленно бы выгнал с работы и предал в руки судебных органов за грубое нарушение трудовой дисциплины.

Но они и на этом не остановились. Как потом выяснилось, перед приходом ко мне они довольно бесцеремонно обошлись с пожилой женщиной Евдокией Прокопьевной, к сожалению, до сих пор не знаю ее фамилии, нашим вахтером, заслуживающей только уважения и благодарности своей безупречной жизнью и самоотверженным трудом.

Этого им показалось мало, они надругались над моей подружкой Кларой, невинной чистой девушкой, студенткой техникума легкой промышленности, посмеялись и надругались под смехотворным предлогом, что она якобы была без трусов. Надругались, правда, не в полном объеме, но это, мне кажется, дело случая, ей повезло, просто они спешили арестовать сантехника Кулакова, тоже, кстати, возможно, абсолютно невинного человека.

Шли к Кулакову, но арестовали почему-то меня. А потом грубым окриком на эдакий солдафонский манер вызвали и проводили в соседнюю квартиру, где в одной из комнат проживает очень интеллигентная молодая дама, к которой я испытываю искреннее почтение и уважение во всех смыслах этого слова. Там меня ожидал некий безымянный инспектор, который вместе с той же самой стражей осквернил эту комнату своим солдафонским присутствием. И, самое главное, он осквернил, а получается, что все это произошло, в том числе, и по моей вине. Что было в высшей степени подло и оскорбительно. И возмутило меня до глубины души этой недопустимой выходкой. Но я сдержался и не вышел за рамки приличий. Вызовите этого инспектора, и он подтвердит, что это было именно так, если он не совсем уж отъявленный негодяй.

Сохраняя полное самообладание, я спросил инспектора: «Кто вы такой? Предъявите ваши документы, извольте объяснить, на каком основании я арестован?» И что вы думаете, уважаемая товарищ дознаватель? Что вы скажете мне, умная, образованная и к тому же весьма красивая женщина, облеченная властными полномочиями? Что вы думаете, он ответил? Сидел будто аршин проглотил, наглый, безответственный, понимающий свою полную безнаказанность.

Ничего он мне не ответил. Возможно, он ничего и не знал. Просто-напросто арестовал меня – это, видимо, для него совсем плевое дело, – и больше ничего, ни-че-го его аб-со-лютно не интересовало. Как человек, совсем еще молодой человек, мальчишка в сравнении со мной, получивший кусочек власти, – не знаю, какие органы дали ему полномочия, столь несоизмеримые с его реальным человеческим уровнем? – может столь пренебрежительно относиться к своим должностным обязанностям?