Олег Селедцов - Нет в раю нераспятых. Повести

Забрав к себе деток отца Феогноста, она и думать не могла, что какой-то там Дундич, который по слухам, тоже погиб на гражданской, посмеет отобрать у нее сироток. Отобрал. Через месяца полтора, в начале осени, завернула к Дуниному дому знакомая подвода с вооруженными красноармейцами, и как не плакала, как не голосила несчастная певчая, осталась она вновь со своим единоутробным сыном, одна на всем белом свете, лишенная мужа, приемных деток и духовника – батюшки Феогноста. И тогда решились Дуня на отчаянный поступок. Пристроила сынка к доброй соседке – тоже вдовице, и пошла в город к Дундичу искать справедливости и управы на лиходеев, отнявших у нее бедных сироток. В Никольскую она больше не вернулась. Впрочем, по губернии гулял-развлекался тиф. Может быть, он и скосил по дороге несчастную вдову, а может… Время странное, время страшное, время лихое.

Совсем осиротела деревня без клира и причта, пообвыкшаяся было уже с потерями гражданской войны. А куда денешься? Нового батюшку из города не присылают. Стали деревенские богомольцы ходить в Преображенку за тридцать семь верст. Там церквушка хоть и старенькая да деревянная, а все с попом. По праздничным и воскресным дням народищу в церкви было – ни крест наложить, ни поклон сделать. Да только недолго и там службы шли. Побывала в Преображенке злополучная подвода, и некуда стало ходить на службы окрестным крестьянам. Пробовали, было, бабы да кое-кто из мужиков проводить малые богослужения, молебны с акафистами без батюшки. Да разве ж это службы? Так, слабое молитвенное утешение. Без водосвятья-то. Без клубов душистого дыма от ладана. Эх… Что уж говорить, как истосковалось русское сердце по евхаристии, по святым Христовым тайнам. Помыкались крестьяне и собрались на сход – ни сход, совет – ни совет, а токмо, чтоб едиными устами и чистым сердцем славить истину, как сказал об этом пастух Егорка, освобожденный в свое время от мобилизации из-за чахотки.

Решили люди избрать священнослужителей из своих и делегацией пойти к архиерею в город, чтобы рукоположил и утвердил. Долго решали да рядили мужики да бабы, определяя достойных. Если с батюшкой все было понятно: кому, как ни Лавру Фомичу – человеку уважаемому, крестьянину доброму, хозяину рачительному, знающему грамоту – нести сей крест, то остальных выбирали придирчиво, чай ни картуз к празднику – священнослужителей. Диаконом утвердили кузнеца Григория, сторожем – пастуха, старостой – вдову Степаниду, у которой жил теперь Дунин сыночек. Женщиной она была благочестивой. В день воскресный делегация отправилась в город. Семь человек самых уважаемых и образованных, включая кандидатов на должности священника и диакона. Епископ Игнатий принял мужиков радушно. Жажду духовную сердцем в крестьянах прозрел, собор деревенский одобрил. Через месяц в Свято-Никольской церкви служили первую за полгода литургию. Красота! До чего же радуется мужицкая душа. Словно пасха среди зимы. Вся деревня, даже бывшие красноармейцы, придя к церкви, не голосами, сердцами пели: «Тела Христово прими-и-те. Источника бессмертного вкуси-и-те». Радуется деревня. Радуется земля русская. Радуются ангелы на небесах. Радуется Тот, Кто с нами до скончания веков. Чудо! Жива вера мужицкая революцией неперекованная, войной не растерзанная, арестами не запуганная. Жива.

Светлогорск. Наше время.

В автобусе тесно. Народ едет святить куличи и крашенки. Сегодня Великая суббота. Анастасия Ивановна не без труда протиснулась в салон на своей остановке. В ее сумке тоже аккуратно уложены творожная пасха, десяток яичек и три кулича: себе, соседям и в храм. Собственно говоря, ехала Анастасия Ивановна в соборную церковь не столько, чтобы освятить продукты пасхального стола, сколько повидаться со старцем Игнатием, всего на несколько дней приехавшим в Светлогорск – город, где без малого восемьдесят лет назад начиналось его пастырское служение. И встретиться со старцем ей необходимо было не из праздного любопытства. Встреча эта могла бы помочь учительнице истории Анастасии Ивановне Красновой, почти десять лет скрупулезно, по-христиански смиренно, собиравшей материалы по истории епархии. Никто не обязывал школьного учителя заниматься этим непростым делом, разве только долг памяти. Сгинула бесследно в пучине великой русской смуты бабушка учительницы – Евдокия Семибратова, певчая церкви деревни Никольской, которую прихожане ласково называли Дуней. Долго скитался по чужим людям, по чужим дорогам и весям отец учительницы – Иван Семибратов, оставшийся в семь лет от роду круглым сироткой. Долг памяти.

Да разве еще случай чудной, объяснение которому Анастасии Ивановне найти было трудно, да, откровенно говоря, и не хотелось. Однажды с группой своих учеников, еще на заре «перестройки» посещала она древнюю христианскую обитель, в которой уютно размещался тогда филиал областного краеведческого музея. Рассказав об истории родного края, иллюстрированной примерами из жизни монастырей, распустила учительница своих подопечных побродить по обители, а сама зачем-то вошла в маленькую церквушечку, беленькую и аккуратную. В церкви было тихо и спокойно, ни единой души. Только стены, укутанные древними фресками, да пылинки, закручивающиеся вихрями в лучах солнца, пробивавшиеся в храм сквозь оконца. Вот так же, наверное, стояли когда-то на воскресных службах деды и прадеды Анастасии Ивановны, и их молитвы сплетались в единый вихрь, по солнечным лучам вздымались в небо. И в этом было счастье людей, что молитва их слышна, что кто-то знает их, отвечает, находится где-то рядом, посреди них. Чудно. А ведь было же.

– Конечно, было. И сейчас есть. И будет. Покуда стоит мир сей, Богом данный.

Дедушка. Старенький. Совсем седенький. Лицо строгое. Но глаза ласковые, лучистые как струйки, пробивающиеся сквозь оконца.

– Ой, дедушка. Я и не заметила, как вы вошли. Замечталась.

– Испугалась? Ты не бойся меня, Настенька. Я тебя не обижу. Душа у тебя чистая. Чуть в саже житейской. Но это не беда. Трудами, да покаянием очистишься. А потрудиться придется, если счастье, о котором давеча мечтала в своем сердце, почувствовать захочешь.

– Откуда вы меня знаете, дедушка. Мы встречались раньше?

– Встречались, милая. И с тобой. И с батюшкой твоим горемычным, и с бабушкой – невестой Христовой, и с прапрадедами твоими, что в мою честь строили храмы на Руси Православной.

– Сколько же вам лет, дедушка?

– Не о том печись, деточка, о другом летосчислении ревность имей. Дан тебе Богом талант летописца, так не зарывай его глубоко в землю. Верни людям то, что по нерадению своему они сами от себя спрятали. Помоги им, и сама спасешься. А теперь прощай. Не досуг мне. Вот только крест свой неси, ты ведь крещеная. Помни об этом.

Читать дальше