Николай Серый - Лесной старик. Роман

– Да, времена и обстоятельства разительно изменились, – резонно согласился Тимофей; а затем он сделал пару жевательных движений нижней челюстью и сказал: – Госпожа Галина была мужественным и храбрым человеком. И даже в критические и кризисные дни она не позволяла себе казаться взбалмошной и сварливой…

И Алёна, повернувшись к нему, осведомилась рассеянно и хмуро:

– Так ли кулинары приготовили обед, как я просила?

Тимофей осклабился и ответил:

– Все пищевые продукты сварены и зажарены именно так, как вы велели. Ваше меню полностью и точно соблюдено, а старые бутылки с таманским вином уже приготовлены.

– Наш харизматичный хозяин уже слегка опоздал, – посетовала она и хищно прищурилась, – он заставляет себя ждать. Он – не пунктуален!.. Что ж, – и она украдкой вздохнула, – он теперь имеет на это неотъемлемое право! Ведь я нынче – всего лишь нахлебница и лизоблюдка…

Тимофей, не возражая, пытался молча обуздать в себе мысли, которые вдруг всколыхнулись и замельтешили в его сознании. Но, однако, дворецкому не удалось унять свои нахлынувшие мысли, и он принялся думать ожесточённо и ясно:

«Неужто ты полагаешь, что твоё прежнее положенье было здесь менее позорным? Превратиться в куклу и зазнобу развратной бабы… Нет, хорёк, ты обязана понять, что смазливая мордашка – это не причина для оправданья греховных проказ… Сволочь ты ядрёная… Хотя имеется в тебе неизъяснимая прелесть… Не попрёшь против явного факта…»

И вдруг ему показалось, что наитием она проникает в его мысли, и мельком он глянул на её скорбное лицо, а затем, слегка пошатнувшись, отпрянул назад. И она по этим его движеньям постигла, что он боится сейчас её проникновений в его мысли. И, как только она это сообразила, она поняла, что он думает о ней плохо…

«Ах, драповый чертяка, – вдохновенно размышляла она, – всё-таки, шельмец, ты осмелился попрекать меня связью с Галиной. А ведь ты уже начал притворяться ласковым паинькой. Симулировал свою угодливую и прыткую приязнь ко мне. Напускал на лицо симпатичные гримасы. Но я внушила тебе бессознательный страх перед моим нечаянным проникновеньем в твои окаянные мысли, и вдруг наитием я поняла их…»

И она победоносно и гордо посмотрела на Тимофея, и тот начал обескуражено и робко переминаться перед нею. Затем она порывисто поворотилась от него и, глянув в окно, подумала:

«А ведь я, пожалуй, сейчас открыла всеобщий закон пониманья людей… Если вдруг я внушу человеку бессознательную боязнь того, что я способна проникнуть в его мысли, то я, действительно, постигну их… Всякий страх в интеллектуальной сфере всегда действует предательски… Совершенно ясно, что хитрый дворецкий Тимофей очень боится потерять свою завидную должность. Ведь его непререкаемая власть в усадьбе делает его чрезвычайно влиятельным и в деревенской религиозной общине. Я ручаюсь, что втайне он мнит себя пророком. Не ниже мусульманского пророка Мухаммеда… Умора… Но ведь у Мухаммеда большую часть его жизни количество адептов и приверженцев не было значительным… И даже если Тимофей, действительно, непритязателен и скромен, то я, всё равно, буду с ним вести себя так, будто он уже полностью захвачен маниакальным стремленьем к славе великого религиозного реформатора, проповедника и ритора… И в нём обязательно появится эта болезненная одержимость…»

И вдруг Алёна изумилась тому, насколько сильно она внутренне изменилась после своего последнего пребыванья здесь. Эти перемены показались ей колоссальными… И она, пройдясь кругами по столовой, придирчиво посмотрела на себя в большое венецианское зеркало, висевшее на дальней стене. А вскоре Алёна весело и облегчённо вздохнула, поскольку она решила, что её внешняя прелесть за время мытарства почти не обрела изъянов…

А затем она перед зеркалом размышляла о том, что её внутренне преобразила к лучшему только смертельная опасность. А крайнему риску подвергали Алёну обширные познанья в финансовых, деловых и спекулятивных секретах бывшей её хозяйки. «Наша доморощенная, замурзанная и зачуханная мафия, – подумалось Алёне возле зеркала, – пока не даёт мне спуску. Ведь Галина была чересчур азартна… Но теперь у меня появился надёжный защитник. Он способен и готов беречь и оборонять меня… Но ссориться с Тимофеем – это нерасчётливо, ибо распри мне сейчас ни к чему. Мне нужно обласкать, приголубить и поощрить дворецкого. И я брюхом чую, что он поддастся на мои коварные посулы… А воля его, возможно, вскоре сломается и рухнет…»

И она порывисто повернулась к Тимофею, и снова он поразился её странному сходству с недавно усопшей от быстротечного рака хозяйкой усадьбы… «А вдруг и эта волшебница и ведьма, – подумалось ему, – заражена неизлечимой онкологией?.. И растёт у феи кошмарная опухоль… Неужели и эта дивная колдунья станет от хворости одутловатой и обрюзгшей?.. Меланхоличный получится курьёз…»

И вдруг дворецкий несказанно удивился своей жалости, которую, несомненно, готов он питать к Алёне, если та опасно заболеет и окажется накануне летального исхода. Тимофею невольно воображались трогательные сцены сердечной его заботы о смертельно больной гостье, и он искренне умилялся своей доброте. И он безмерно удивлялся тому, что он почувствовал в себе природную отзывчивость, о которой прежде он даже не подозревал. Он всегда оценивал самого себя, как человека весьма практичного, хотя и благочестивого до суровости. Он гордился своей непреклонностью к еретикам, а таковыми он считал всех обитателей планеты Земля за редким исключеньем особо почтительных к нему людей. Но заядлыми и крамольными грешниками мнил он буквально всех, даже самых беспрекословных членов религиозной общины из его захолустной, глухой деревни. Однако в число охальников и грешников он с лицемерной и ханжеской самокритичностью включал и самого себя; при этом он спесиво гордился своей объективностью и беспристрастьем к самому себе. И он уже свято поверил в то, что его лёгкие порицанья самого себя дают ему полное и неотъемлемое право на беспощадность и подлость по отношенью к другим людям…

Тимофея вдруг ошеломило и потрясло внезапное проявленье у него зряшного чувства собственной врождённой доброты; восприятье дворецким самого себя стало неясным, зыбким и болезненно неопределённым. А вскоре он перестал понимать, кто, в сущности, он такой?.. И затем показалось ему, что его личность напрочь утратила все свои характерные свойства, и почти сразу его собственная воля совершенно исчезла; вдохновенная Алёна моментально ощутила это наитием…

А затем у неё появилось бесовское желанье всегда иметь для своих целей безропотно-покорную, но чрезвычайно опасную для прочих людей марионетку или куклу… А дворецкий Тимофей, – очень кстати для её такого намеренья, – был жесток, расторопен, пронырлив и гибок… И нынче обнаружились у него весьма полезные ей психические комплексы… И Алёну начали искушать сильнейшие соблазны безмерной власти…