Сергей Тюленев - Коробочка бенто

Пока, чтобы вывести эти формулы, надо запоминать цифру 7 в начальном числе расчетов 17, в то время как 12 запомнить легко: просто начинай считать: ити хитоцу (1), ни футацу (2), это естественным порядком выводит нас на сан мицу (3), что дает нам первую цифру количества минут перерыва; чтобы получить вторую, возвращаемся назад на 1 ход: ни футацу (1, 2, 3, 2 ), получаем сан-ни (32). А вот как выйти на сити нанацу (7) естественным путем, без того, чтобы надо было что-то запоминать? Я все еще думаю… Есть, конечно, кое-какие идеи: 1 +2 +3 дает року муцу (6), а сделай мы еще один ход (1) и получим искомую сити нанацу (7). Может, так? Неплохо, но все-таки шестерка здесь какая-то лишняя. Хочется чего-нибудь поэлегантней, покрасивее… Ну-да ведь жизнь продолжается – думаем дальше!

Предсмертная записка

Это была звезда. Свинья-звезда. То есть звезда, которая была свиньей. Возможно, она была звезда, которая стала свиньей. По крайней мере, к тому времени, когда она попала к нам в вольер, она была уже вполне сформировавшейся звездой-свиньей.

Это была не звезда в смысле – полная света, источник света. Даже подумать так значило бы впасть в детскую наивность и ложную романтизированность, продемонстрировать полное отсутствие понимания того, как устроен реальный мир.

Это была звезда в смысле – то, что видит, знает и любит толпа. И вот эта звезда может себе позволить быть свиньей с той же толпой – в целом или отдельными ее представителями. С толпой, которая видит, знает и любит то, на что ей указали как на звезду, ведь это не она сама, не толпа увидела звезду, узнала звезду и полюбила звезду. И звезда это знала, и потому позволяла себе быть свиньей.

Мы в лаборатории как раз занимались этим феноменом и пристально наблюдали за новоявленной supernov’ой, задаваясь вопросом: зачем ?

Не – зачем толпе нужна звезда, которая была свиньей, и к ней, толпе, прежде всего? В конце концов толпе нужны звезды – Моцарты ли, Сальери, хоть кто-нибудь, – так солдатам нужны генералы.

Не – зачем толпе нужна свинья? В конце концов в каждой свинье есть звездная пыль, по меткому выраженью Карла Сагана, – а в этой, может, пыли было много, во всяком случае побольше, чем в свиньях поменьше, и потому, если поставить ее у окна напротив солнца (звезды – которая в смысле «полная света»), лоснилась бы эта свинья ярче других живых тварей.

Нет, не эти вопросы нас занимали, не природа тавтологической закольцованности «свинья – звезда – толпа – свинья» интересовала нас, не способы разрыва этого круга мы исследовали, когда наблюдали день за днем свинью-звезду, звезду-свинью, которая жрала самодовольно все, что совала ей толпа (хоть думала она: что vice versa 3 3 Наоборот ( лат. ) ).

Нет, мы задавались вопросом фундаментальным, не размениваясь на мелочи и частные субвопросы, по-эзоповски видя в зоологии род антропологии и – сверх-эзоповски – род познания мироздания вообще. Наш вопрос формулировался иначе: зачем нам нужен мир с такой толпой и с такой свиньей? И зачем было тратить на все это драгоценную звездную пыль?

И, так и не найдя ответа, мы, нижеподписавшиеся, все и разом, самоустраняемся.

Стихотворение в прозе

Сядь, зажги свечу и плачь. Сентиментальными слезами. Которые прячут от людей. Которых стыдятся. Которыми плачут лишь в окружении призраков с асфоделевых полей, один из которых и я. Видишь меня? Я слева. Видишь поднятую руку?

Ты скорее всего и не вспомнишь меня. Та ночь, вернее, тот вечер, всего-то несколько часов, всего лишь эпизод, наверняка затерявшийся, как фотография среди других таких же или, может быть, даже более памятных воспоминаний. А я все еще помню: как я открыл дверь, как встретились наши улыбки, отчасти дань вежливости первому знакомству, отчасти знак искреннего и неожиданно благообещающего удивления, сменившее их сумасшествие, кровать – по часовой стрелке и против, снова по, и снова против; ковер, тоже зюйд, зюйд-ост, ост и т. д. по компáсу, то среди волн, нарастающих с неудержимым постоянством – ни жалости, ни передышки, то в штиле скользящих по потной коже пальцев.

Теперь тебе уже наверное вдвое-втрое больше?

Комната плывет в фиолетовом море неба, в которое подмешан рассеянный звездный свет; чуть не свешивающаяся в окно огромная шафрановая луна – как маяк над черными, выступающими над подоконником скалами ваших испанских кипарисов.

Нет свечи? Да и не нужно, тебе уже не нужно больше света. Конечно, зачем! Старческая слепота…

Но ведь глаза-то еще есть.

Вот и поплачь, поплачь. Теперь ты во власти другого моря и других волн, другого течения, которое несет тебя по другому курсу. Теперь курс на норд, норд-вест, вест, туда, где умирает солнце. А там, когда Минос вынесет свое неоспоримое решение…

Может, скоро встретимся здесь , тебе ведь тоже вряд ли в Элизиум.

Шпионская новелетта

Na etom meste v parke reka delala neskolko iz-… На этом месте в парке река сделала парунесколько из…

…Исайя Вранек. Переводчик с русского на английский в непримечательной, казалось бы, компании-посреднике, торгующей машинами и другой тяжелой техникой, в основном сельскохозяйственной, производства стран восточной Европы.

На самом деле за вывеской скрывалось бюро перевода перехваченных или полученных от агентуры, работающей в соцстранах, документов стратегического значения.

Но и это было не все. На самом деле Исайя Вранек был Исайя Петрович Воронков, советский резидент. Фактически, конечно, шпион, но шпион необычный. В его задачи не входило получение или передача какой-либо информации отсюда – туда. Этим занимались другие. У Исайи Петровича была особая функция. Его действия начинались там, где никто другой на судьбу захваченной врагом информации уже повлиять не мог: это были телефонограмма, какой-нибудь важный отчет или приказ, которые уже попали в руки идеологического соперника. Что тут можно было сделать! Но в том-то и дело, что впервые в истории была осознана роль, которую при обработке сообщений может играть – перевод. Ведь перевод обычно не замечают: так, лишь чисто технический этап – сообщение на одном языке заменяют словами другого. Перевод – прозрачное стекло! Его как бы и нет вовсе. Но не тут-то было! Исайя Петрович, лингвист по образованию еще в свою бытность (как давно это было! он еще был студентом филфака!) в Союзе, пришел куда положено и рассказал о своем плане.