Вольдемар Собакин - PR христовый

У Хрулёва был свой кабинет, из которого вела дверь в выделенную ему для проживания комнату. Комната имела окно, кровать и ни одного повода считать её тоскливой. В окна по утрам светило Солнце, а в открытые форточки круглые сутки лился густой воздух с ароматами хвои, заполняя лёгкие её обитателя.

Уже семь лет Нестор наслаждался социальным дауншифтом, благотворной непостижимостью окружающей природы и непаханым полем экспериментов, которые уже давно поглотили основную часть его интересов в жизни.

Хрулёв так и не понял, что его разбудило – то ли бесцеремонный солнечный луч, настойчиво слепящий сквозь закрытые веки через узкую полоску неприкрытого шторами окна, то ли телефон, в вибрационном экстазе колотящийся о початую бутылку коньяка на столе. Нестор дотянулся до телефона и, не открывая глаз, прижал его к уху, сонно выдохнув:

– Слушаю!

– Нестор, бродяга, скоро буду! Проездом на два дня! Готовь палату!

– Дарик, ты что ли? – Нестор, посмотрел на часы, – Сейчас пять двадцать… Во сколько ждать?…

– Всё, ловлю такси и с вокзала – в вашу богодельню! Через пару часов пожму лапу!

Телефон замолк, Хрулёв потянулся, зевнул, поймал взглядом бутылку на столе и произнёс:

– Ну что, Проведение, веди меня, я твой!

Первое субботнее майское утро в сосновом бору, лёгкий щебет птах, жужжание проснувшихся насекомых, потрескивание падающих веток, бисер паутинки с росой между веток на фоне молодого весеннего солнца и блаженная тишина – если есть что-то более погружающее в негу и пасторально – завораживающее для обитателя бетонных джунглей – дайте мне знать и я вкушу новое блюдо безупречной природной гастрономии.

Нестор любил вот так с утра при наличии подходящей погоды, сделать тройку кругов пробежкой вокруг главного здания пансионата. Учитывая размеры последнего, круг выходил в триста – триста пятьдесят метров.

В выходные доктор был предоставлен исключительно себе, бывало изредка, что у кого-то из обитателей возникал неотложный случай, требующий присутствия психиатра, но такое было не часто. Почётные дачники, как их называл директор, были из числа тронувшихся умом, но не отъехавших рассудком, к тому же волшебство разноцветных пилюль не оставляли агрессии подопечных никаких шансов.

Оббегая здание сразу за кочегаркой, сбоку от кучи оставшегося от зимы угля Нестор заметил выложенный из угольных камней знак. Вблизи знак предстал кругом метра два в охвате, в центре которого во весь диаметр был выложен христианский крест. Пробегая остальные пару кругов, Хрулёв перебирал в памяти дачников, которые могли бы создать этот угольный шедевр но, не найдя явного кандидата, переключился на иные мысли.

Через час Хрулёву позвонили с КПП. Из его дверей показался Дарик – сорокатрёхлетний лысоватый армянин худощавого телосложения в костюме, утратившим свою новизну ещё при покупке. В руках гостя, бодро направляющегося к стоящему на крыльцу Хрулёву, болтались большие пакеты; лицо озаряли неподдельная улыбка и светящиеся глаза. Подойдя, Дарик набросился на Хрулёва с горячими объятиями, прижав друга к себе!

– Здорова, бродяга! Три года тебя не видел! Вот всегда говорил – белое тебе к лицу! – выпалил Дарик, обегая взглядом рабочий халат Нестора.

– А не тот ли это костюм, в котором ты на Олесе женился? – с улыбкой поинтересовался Нестор.

– Тот самый, а вот с Олеськой сложнее, ну да ладно, обо всё потом, а пока покажи, куда мне бросить кости!

Нестора Георгиевича в пансионате уважали как постояльцы, так и персонал, как уважают незабвенно преданного своему делу специалиста, посвящающего свою жизнь любимой работе и достигшего в ней немалых высот. Нестор с подобающим профессии чувством меры пользовался этим – Дарик был заселён в комнату напротив кабинета Хрулёва, в которой размещали иногда наведывающееся высокое начальство из области.

Вообще-то, его звали Дарием, Дарием Абрамяном. В детстве и юности, квартиры их родителей располагались на одной площадке. Соседи были дружные, а детей водили сначала в одни ясли, потом в один детский сад, после в одну школу. По факту у Хрулёва был только один человек, которого он уверенно мог назвать другом и этот человек стоял сейчас рядом. У Дарика в силу его восточного характера, безлимитного жизнелюбия и занятия автосервисом друзей было на порядок больше. Тем не менее, Хрулёв был рад любой, даже ставшей за последние лет пятнадцать редкой встрече и общению с этим человеком. Им было о чём вспомнить часов на пять неумолкаемой беседы, чем они и занялись, быстро накрыв нехитрый стол, во главе которого стояла выпитая на треть бутылка коньяка.

К вечеру было оговорено много новостей последних трёх лет и уговорены последние две бутылки спиртного. Дарик всё так же держал автосервис на окраине Ростова, жена Олеся, на свадьбе которых Нестор одарил их дорогой стиральной машиной, изменила Дарику, была побита и выгнана ещё полгода назад. Детей Дарик не нажил, но твёрдо, хотя и не высоко финансово стоял на ногах.

Дарик и Нестор, не окажись их судьбы связаны соседством в нежном возрасте, не могли в зрелости сойтись никоим образом. Если говорить простым языком – являясь общим видом, каждый личностно относился к иному подвиду, как например шимпанзе и горилла, являясь обезьянами, относятся к разным подвидам, что исключает возможность их естественного жизненного сближения. Сблизившиеся этим субботним вечером изрядно подвыпившие одинокие мужчины среднего возраста, пошатываясь и опираясь на плечи друг друга, шли в закат, чтобы пройдя погост, упереться в неприступную стену пансионата и непреодолимую границу возможностей своих организмов. Заснув и, к полуночи, подмёрзнув на ещё не отогретой от зимы земле, они кое-как добрались до своих комнат, бросив свои тела в койки.

С утра в воскресенье, чуть заглушив похмелье разбавленным медицинским спиртом, друзья сошлись на том, что кульминацией их встречи, после трёхгодичной разлуки непременно должна стать ночная рыбалка – благо небольшая речушка протекала совсем рядом, а все необходимые снасти были кем-то предусмотрительно оставлены под кроватью Дарика.

Сказано-сделано. После обеда рыбаки выдвинулись в направлении речки. Остановились на красивом пейзаже с пологим спуском к реке и ровной площадкой для костра. Тут и разбили лагерь, представляющий из себя небольшой навес – растянутый между тремя соснами брезент, выкопанную яму для кострища с рогатинами по бокам и две наспех сооружённые из нескольких сухих стволов скамейки.

Удочки закинули уже к закату. На червя рыба не шла, а вот на хлеб стали попадаться плотвички и окуньки, мелкие, но регулярные. Часа за два, наловленные полтора десятка рыбин плавали в кипящем ведре. Аромат ухи с привкусом древесной золы приятно щекотал ноздри. Хлеб, зелёный лук, соль, две большие деревянные ложки лежали у костра на газете. Уставшее за день солнце сползало за горизонт.