Светлана Шкляева - Алые зори Егора Романова

Как и предлагалось на собрании, по осени собрали неплохой урожай овощей и зерна. Поделили часть по домам, излишки продали заезжим перекупщикам по дешевке. С колхозным стадом вышла неувязочка. Ни кто не хотел брать на зиму лишнюю обузу. Скотину надо было кормить, а кормов не заготовили в нужном количестве. С десяток коров пристроили по дворам, а остальных сдали на убой. Убогий пастух Егорушка тезка Егора остался не при делах и запил. Было такое чувство, что скоро конец света. Никому ничего будет не надо. Но видно по инерции всю осень рубили и солили капусту, ставили в холодных сенях бочки с солеными огурцами и грибами. До весны надо что-то есть. Почему-то конец света предполагался на весну.

Зима подходила к концу. Ближе к весне деревня заволновалась, загудела. Конец света не состоялся, стало быть нужно снова пахать, сажать и сеять. Выбранный деревенский актив приступил к разделу колхозной земли. Всем хотелось получить более удобные участки. Егору полагалось три полных пая и на троих неработающих добавили еще пай. Колхозниками в их семье посчитали мать, самого Егора и восемнадцатилетнего брата Бориску. Сестра Галина училась на ветеринара в Туле, следовательно, в колхозе не работала, а брат Толик и младшая сестра Алена были еще школьниками. Получив в собственность несколько гектаров земли, Егор согласился обрабатывать и надел соседа, тезки Егорушки, безобидного деревенского алкаша. Он все равно не будет обрабатывать свой пай, так зачем пропадать земле? Егор обещал по осени выделять ему долю урожая на жизнь. Участок земли между деревенским прудом и лесом был не самым лучшим, но и не худшим. Егора радовала близость воды. Легче будет организовать полив поля. И когда земля отошла от зимней спячки, он с энтузиазмом приступил к пахоте. После развала колхоза остались два трактора, один на ходу, другой без запчастей, один комбайн, дышащий на ладан да груда разного металлолома из борон, косилок. Поделить их не смогли, а продать и разделить, между колхозниками, полученные за них деньги, было нереально. Кто купит этот хлам? Решили оставить технику в общее пользованье. Потому Егору пришлось опять пахать всю, бывшую колхозной, но ставшую частной, землю. Люди за это рассчитывались натурой: кто – приносил молока кринку, кто – сметаны и творога, кто – пару десятков яиц, а кто-то говорил спасибо, обещая отблагодарить по осени. Все лето семья Егора в полном составе трудилась не покладая рук на своих полях. Даже сестра Галина, сдав сессию, приехала помогать родственникам. Осенью брата Бориску призвали в армию. Провожали, как водится, всей деревней, с гармошкой и наказами, чтобы не опозорили земляков. Новобранцем Бориска был не один. Еще трое его дружков ушли вместе с ним. Мать плакала, а Егор успокаивал ее: – Ну что ты расстраиваешься. Отслужит и вернется, и не заметишь, как время пролетит.

Глава 3

Не вернулся Бориска. Неспокойно было на Кавказе. Доходили слухи, что там творятся темные дела. Похищают людей, убивают или просят такие деньжищи на выкуп пленников, какие в деревне отродясь не видывали. Дотоле дружно живущие бок о бок чеченцы, ингуши, русские и другие народы вдруг возненавидели друг друга. Грабеж и насилие процветали при бездействии местных властей, а то и при прямом их покровительстве. Народ, глядя телепередачи о бедствиях, которые происходили на южных рубежах страны, с трудом верил в происходящее. Наконец в декабре 1994 года разразилась настоящая война. В последнем письме Бориска сообщал, что их часть перебрасывают на Кавказ. Вся семья по газетам с напряжением следила за развертывающимися военными событиями. Сведения были скудными. В газетах всколзь упоминались названия чеченских городов: Грозный, Моздок, Гудермес, Аргун. Егору были известны эти места. Он в свое время служил там. В Грозном жил его друг по службе Аслан Бакиев. Егор и представить не мог, что придет время и он со своим, никогда не унывающим, шутником Асланом окажутся противниками. Он не раз бывал в доме друга, когда отпускали в увольнение. Мама Аслана, гостеприимная, улыбчивая Мадина, радушно принимала друга сына, выставляла на стол все что есть. Русский богатырь, как шутливо называла она его, по ее понятию, должен есть за троих. Сестра Аслана, Алия, кокетливо бросала взгляды на белокурого, синеглазого парня, отчего Егор смущался. Алия была еще подростком и мать выпроваживала ее и младшего братишку Ахмада в другую комнату, чтобы они не беспокоили гостя. Отца Аслана Егор видел всего один раз. Тот трудился где-то на нефтепромысле и дома бывал наездами. – Так не бывает, – думал Егор – не может Аслан воевать против русских. Ведь он сам почти русский. Пушкина читал наизусть, Лермонтова «Мцыри» декламировал, как заправский артист, восхищался, как тонко русский дворянин смог описать характер горского мальчика-пленника. Аслан после службы собирался поступать в институт на факультет журналистики, и поступил. С Егором он обменивался редкими письмами, извинялся, жаловался на нехватку времени. А за последние пару лет Егор не получил от него ни одного письма. И вот – Бориска. Третий месяц – ни слуху ни духу.

Тревога и слезы полились по деревне, когда весной 1995-го привезли в гробу первого новобранца Сашку Чернова. Мужики и бабы стояла у его закрытого гроба. Мужики – молча, а бабы утирали слезы. Все сетовали: ни посмотреть, ни поцеловать на прощанье. Им объяснили, что гроб открывать нельзя. Да и как его откроешь, запаян намертво. Что там такое, что даже смотреть запрещается? Сашка в гробу или не Сашка? Мать его Анисья и сестры Верка с Надькой выли словно волчицы, слышно было во всех концах деревни. Бывший председатель бывшего колхоза, а теперь владелец большей части колхозных земель, что-то говорил, изображая скорбь. Люди угрюмо молчали, ведь еще несколько парней из их деревни где-то бьются с врагами, которые совсем недавно были их соотечественниками, а, может, уже и не бьются, пали как Сашка, ведь вестей-то от них нет.

Пропал Бориска. Майкопский мотострелковый полк, в котором служил он, был основательно потрепан при штурме Грозного. Вскоре матери пришла бумага, в которой говорилось, что рядовой Романов Борис пропал без вести. Мать от этого известия свалилась в обморок. Толик и Алена хлопотали над матерью, брызгали в лицо водой, совали под нос пузырек с нашатыркой. Подоспевший Егор поднял с полу мать и положил на кровать. Она, очнувшись, смотрела на старшего сына безумными глазами и повторяла непослушными губами одно: Бориска, Бориска. Егор уже знал о брате. Ему соседи сказали, когда он шел домой.

– Мам, он не погиб, а пропал без вести. Это значит, что среди погибших он не числится, – пытался успокоить Егор мать. Глаза матери наполнились слезами и она, наконец, сорвалась на громкое рыдание, выходя из ступора.