Алексей Пшенов - Собачье счастье

– Давай, давай, шевели ногами! Баня давно натоплена, другим тоже мыться надо!

Перед глазами Олега неспешно просеменили грязные собачьи лапы, потом обреченно прошаркали убитые безродные кроссовки, а следом за ними величественно проплыли блестящие резиновые боты.

– Да не дрожи ты так, никто тебя в бане не съест, – неубедительно успокаивал невидимого бедолагу ворчливый голос Нины.

Откровенная фальшь в её голосе и обреченное молчание жертвы предполагали довольно печальный исход предстоящей банной процедуры. Олег, вновь покрывшийся холодным потом, напряженно прислушивался к доносившимся с улицы звукам. Вскоре где-то неподалеку раздался отчаянный истеричный крик:

– Сумасшедшая! Ведьма! Чтоб тебя…

Вслед за криком прозвучал приглушённый сухой хлопок. А потом ещё один. Вероятно контрольный выстрел.

– Что же ты что делаешь, сука?! – во весь голос заорал Олег и с такой силой ударил по забитому в отдушину ведёрку, что оно, глухо чпокнув, словно открываемая винная бутылка, вылетело наружу.

Один из терьеров тут же сбил его с ног и, плотно прижав лицом к жесткому земляному полу, горячо задышал в затылок.

Фёдор Прыгунов совсем не хотел умирать, хотя мысли о самоубийстве последние полгода нередко по утрам посещали его больную похмельную голову. Но вот теперь, когда косая в образе миловидной улыбчивой женщины с пышными светлыми волосами терпеливо дожидалась, когда он в последний раз позавтракает, Фёдор впервые понял, как же ему хочется жить. Где угодно: в тюрьме, на помойке, в лесной землянке или в дурдоме – все равно. Главное – жить!

Бессмысленно глядя на миску с остывающей овсянкой, Фёдор вспоминал последние, самые нелепые полгода своей жизни. Освободившись весной из колонии, где он в третий раз отбывал срок за хулиганство и нанесение тяжких телесных повреждений, Фёдор вместо родного дома вернулся на пепелище. За два месяца до его возвращения, жена не то уснула по пьянке с непогашенной сигаретой, не то опрокинула керосиновую лампу – электричество в их доме давно было отключено за неуплату. Дело было поздно вечером, но дочки в это время еще где-то гуляли, а соседи уже спали, поэтому, когда они заметили огонь и вызвали пожарных, спасать было уже некого и нечего. Девочек определили в детский дом, а останки жены похоронили за казенный счет потому, что у тещи деньги нашлись только на двухнедельный запой под названием поминки. Еще тогда, в апреле, вышагивая по стеклянно скрипящим головешкам, среди разбросанных по двору обугленных бревен и, обдумывая, как жить дальше, Фёдор понял, что никакой человеческой жизни у него больше никогда не будет. Что теперь он конченый бомж и его удел – скитание по помойкам. Однако паспорт в райотделе полиции Фёдору всё же выдали с пропиской, зарегистрировав его по прежнему погорельскому адресу, и он стал жить, благо потеплело, в чудом сохранившемся крохотном сарайчике. Устроиться в разгар кризиса на постоянную работу в их маленьком городке, имея три судимости и репутацию алкоголика, было нереально, и Фёдор каждое утро шел на городской рынок, где собирались такие же, как он забулдыги в поисках какой-нибудь халтуры. Как ни удивительно, для них всякий раз что-нибудь находилось, и Фёдор возвращался по вечерам в свой сарайчик если не на бровях то, по крайней мере, изрядно пошатываясь. Когда август подошел к концу, и надвинулась осень с ее промозглой сыростью, Федор отчетливо увидел идущий следом за ней и несущий верную смерть ледяной образ Снежной королевы. Как можно пережить зиму в крохотном, словно собачья будка, холодном сарайчике он не представлял. Единственное спасение виделось в новой отсидке, и он уже начал морально готовиться к ней, когда на его беду на рынке появился Жора-охотник. Сейчас Фёдор, не задумываясь, задушил бы этого деятеля своими руками у всех на глазах прямо посреди базарной площади и за это без всякого сожаления оттрубил бы лет десять на зоне. Но тогда он неожиданно легко поддался грубому обаянию этого неунывающего балабола с задубелым коричневым лицом и расставленными в шахматном порядке желтыми лошадиными зубами. Разобраться в запутанных и противоречивых рассказах Жоры о его героическом прошлом было невозможно. Очевидной правдой в них было только то, что раньше он жил в небольшом селе, давно уже нигде не работал и пил на довольно приличную по местным меркам пенсию матери. Когда весной мать умерла, Жора, лишившись финансирования, пропил всё, что можно было пропить в отчем доме и, истребив на закуску немногочисленных материнских кур, переключился на соседскую живность. Его довольно быстро вычислили и добротно по-соседски отметелили.

– Но я ж потомственный охотник, я нигде не пропаду. Мне ещё от деда вот такое наследство досталось, – самодовольно улыбался Жора и доставал из огромной клетчатой сумки-баула, выкрашенные зеленой краской, капканы на длинных цепях, приваренных к острым стальным кольям. – У нас в селе собаки вечно голодные и целый день носятся по задам на огородах, ищут чего пожрать. Я развожу в миске кубик куриного бульона, выношу в бурьян за свой огород, ставлю рядом капканы, а сам прячусь в кустах. Собака, учуяв запах бульона, находит в траве миску, начинает лакать и тут же попадает в капкан. Я выхожу из кустов, делаю вид, что хочу ей помочь, а сам перерезаю псу горло. Таким образом, за полчаса работы я получаю не меньше пяти килограммов свежего парного мяса, и приглашаю корешей, как выражаются культурные люди, на дружеское барбекю. К вечеру я уже и сыт и пьян.

– И чего же ты из своей деревни от такой сытой жизни убежал? – скептически усмехались слушатели.

– Собаки закончились, – как-то не очень весело отшучивался Жора, и слушатели по его вымученной редкозубой улыбке догадывались, что за своих собак горе-охотника метелили не только соседи, но уже вся деревня.

– А в вашем городе собак мне надолго хватит, – хитро щурился Жора.

– Гадость, какая, – брезгливо плевались мужики.

– Понимали бы вы что-нибудь в мясе, – презрительно отвечал Жора. – В Корее и Китае, например, собаки считаются лечебным деликатесом – у них очень полезное мясо. От всех болезней помогает, а особенно от туберкулёза. Надо только знать восточные рецепты и правильно готовить.

На этом месте он многозначительно замолкал, ожидая уточняющих вопросов, но мужики в дискуссию о достоинствах собачьего мяса почему-то никогда не вступали.

Как-то Фёдору довелось вдвоем с Жорой разгрузить машину с сухой штукатуркой.

– Слушай, ты ведь вроде один живешь? Давай у тебя дома спокойно бухнем и о дальнейшей жизни потрещим, – предложил Жора по дороге в магазин.

– Давай, – легко согласился Фёдор. – Для двоих места в моем сарайчике, пожалуй, хватит.