Геннадий Мурзин - Обжигающие вёрсты. Том 2. Роман-биография в двух томах

Он вернулся в поселок Билимбай. Жена встретила со слезами радости. Не имея судимости, он по-прежнему оставался под надзором органов. На прежнюю работу не могли взять « пособника врагам народа ». И в партии не восстановили.

– Так и живу с этим пятном, – закончив, Кривощеков тяжело вздыхает и растерянно разводит руками. – Так и не знаю, в чем была моя вина.

– До сих пор?! – в изумлении спрашиваю его.

– Увы, – он снова разводит руками.

– Почему не обратились с заявлением о реабилитации?

– Пять лет назад обращался. Но мне сказали, что подлежат реабилитации лишь осужденные, а я… Суда-то так и не было.

– Вы сказали, что во время обыска ничего не нашли. А, – киваю на бумагу, лежащую на столе, – письмо Блюхера?

– Удалось сохранить. До прихода органов спрятал на сеновале. Спрашивали. Сказал, что письмо где-то затерялось.

Кривощеков сказал, что забрали его по доносу соседа, который и сейчас живет через дорогу от него. По пьянке сам проболтался. И говорил, что зря так быстро такую « контру » выпустили, что таких, как Кривощеков, – к стенке надо всех ставить.

– Вы, что, враждовали?

– Нет, жили нормально, по-соседски.

Материал в праздничный номер писался с большим трудом. Кое-как вымучил. Хотелось мне говорить не о « героических походах красноармейца », а о трагедии, сломавшей жизнь человеку ни за что ни про что. Я не мог. И это тяготило. Зарисовка получилась плохой. Многочисленные переделки не помогли. Обидно и досадно!

Прошло несколько дней после юбилейных торжеств. Жизнь стала входить в обычное русло. И тут однажды в редакцию приходит почтовая открытка, адресованная лично мне. Вот что было написано:

« Уважаемый Геннадий Мурзин! Примите слова благодарности за теплую публикацию в газете. Вы – первый из журналистов, кто отважился написать обо мне. Думаю, не без Вашего участия 6 ноября пожаловал сам военком и вручил юбилейную медаль. Это, наверное, благодаря Вам 7 ноября впервые посетила мой дом и Советская власть (в лице председателя поселкового совета и секретаря территориальной парторганизации) и поздравила меня с восьмидесятилетием, вручила подарок. Кланяюсь! Всегда Ваш – Павел Кривощеков ».

Интуиция Павла Ивановича не подвела. Я, действительно, « приложил руку ». Сразу же после беседы с Кривощековым зашел в поссовет, рассказал председателю, что за человек живет в его поселке. Напомнил, что седьмого ноября у него двойной юбилей. Попросил (настойчиво-настойчиво, потому что председатель поселкового Совета депутатов трудящихся никак не мог взять в толк, почему именно он, человек, у которого тысячи других забот) сходить домой к ветерану и лично поздравить. И не ушел, пока не заручился обещанием исполнить мою просьбу.

Вернувшись в Первоуральск, не заходя в редакцию, потопал сразу в горвоенкомат. Встретился лично с военным комиссаром и сказал тому в глаза, что негоже забывать людей, с оружием в руках защищавших советскую власть; что в то время, как все ветераны уже получили юбилейные медали, а Кривощеков нет, более того, он забыт, он не числится даже в списках. Комиссар, морщась, как при острой зубной боли, выслушал и пообещал « поручить кому-нибудь заняться этим Кривощековым ». Поскольку история возмутительная, заметил я, постольку прошу, очень-очень прошу (в порядке исключения) лично комиссара заняться. Напомнил, что будет порядочно и честно, если полковник выделит часок, другой и седьмого ноября лично поздравит ветерана и собственноручно вручит законно причитающуюся пожилому человеку награду. И не покинул кабинет, пока офицер не дал слово.

Люди слово сдержали. Нехотя, через силу, но сдержали.

Прошло еще полгода. И вновь получаю от Кривощекова почтовую открытку. Он вновь благодарит, но теперь уже за то, что он, Павел Иванович Кривощеков, неделю назад был приглашен в городскую прокуратуру. Там его официально проинформировали: он был незаконно подвергнут репрессиям, то есть арестован и без каких-либо правовых оснований принудительно содержался в колонии-поселении с ноября 1937 года и по декабрь 1940 года. Ему вручена соответствующая бумага. Он считает, что и здесь не обошлось без моего вмешательства.

Павел Иванович прав: был и у городского прокурора, просил, очень-очень настойчиво просил его проявить инициативу и выйти с ходатайством в прокуратуру области, чтобы была дана соответствующая правовая оценка действиям органов НКВД в отношении Кривощекова. Областной прокурор, в порядке надзора (лучше поздно, чем никогда) проверил обоснованность ареста и принял соответствующее процессуальное решение.

Еще прошел год. И мне сообщили, что красноармеец Павел Иванович Кривощеков скончался. Был на прощальной панихиде. Он, да, ушел. Но ушел незапятнанным.

И я сделал все, чтобы это стало возможным. И не по долгу службы, а по велению души. Не слишком скромно прозвучало? Но это же правда…

Во второй половине 1978-го сложилась крайне парадоксальная ситуация: с одной стороны, высочайшая оценка первоуральской городской газеты «Под знаменем Ленина». Причем, оценка не вообще, а конкретно, – за глубокое и всестороннее освещение жизнедеятельности партийных органов и первичных партийных организаций, за новаторский подход, за смелость и искренность в открытом обсуждении проблем. Этим, скажу прямо, мало кто из сотрудников отделов партийной жизни газет нашей области блистал. Обычно такие претензии звучали: сухой и невыразительный язык, поверхностность и формализм. К тому же основой подобных оценок послужили, прежде всего, статьи и корреспонденции, подготовленные и написанные лично мною. Кстати: именно эти мои выступления на страницах газеты вызывали наибольшую ярость местной номенклатуры, именно они стали первопричиной многих моих конфликтов с редактором Сергеем Лекановым. А раз так, то, наверное, – честь и хвала журналисту. Но… С другой стороны, вокруг меня образовалась такая атмосфера, в которой не только плодотворно творить, но и дышать стало тяжело. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы прийти к выводу, к тому самому выводу, к которому уже не раз приходил: я – персона NON GRATA. Значит, пора уходить и искать другую редакцию. Разумеется, за пределами Первоуральска. Потому что здесь все равно спокойно жить не дадут. Да и обидно: чем же заслужил подобное отношение?

Итак, необходимо заранее подготовить плацдарм, чтобы в любое удобное для меня время было куда отступить и закрепиться на новом рубеже. Не стоит, наверное, говорить, что своими планами ни с кем не делился, в том числе и с женой, которая работала в типографии и могла проболтаться. Однако неожиданно события стали развиваться стремительно и совсем не по моей воле.