Юрий Солоневич - Юродивый и смерть

9.

10.

11.

А потом напротив цифр 1 и 2 напишите два простых числа. Возможно, скоро вы узнаете причину моего волнения. Напишите эти числа, прежде чем будете читать дальше.

Заметив мои сомнения, ХВН спросил:

– Боитесь?

– Нет, – соврал я.

– Тогда продолжим: напротив номеров три и семь напишите имена людей противоположного вам пола. Значит, женские.

Тот, кто все-таки решился на эксперимент, поймёт, почему я похолодел.

– Напротив цифр 4, 5 и 6 напишите имена родных или друзей.

Я написал.

– Напротив номеров 8, 9, 10 и 11 напишите названия любых песен.

Здесь я снова сделаю отступление для тех, кто решил проверить, говорю ли я правду. Для тех, кто вместе со мной осмелился развеять сомнения. (Сомнение – это основное условие прорыва к новому знанию.) Поэтому дальнейший текст начинается с новой страницы.

Читать дальше надо только после того, как все имена и названия будут записаны.

Я уже не думал, что он меня разыгрывает. Но в любом случае мне ничего не угрожало. И я продолжал слушать.

– Человек под номером три – тот, кого вы любите. Тот, кто под номером семь, вам нравится, но у вас ничего не вышло. Больше всего вы беспокоитесь о человеке под номером четыре. Человек под номером пять знает о вас больше, чем вы предполагаете. Он видит вас насквозь. Ваша счастливая звезда – человек под номером шесть. Песня под номером восемь соответствует человеку под номером три. Песня девять для человека под номером семь. Песня десять выражает вашу тайную суть. А песня одиннадцать – отражение вашей сегодняшней жизни.

Я пришел в себя, когда услышал его громкий хохот. И я обиделся по-настоящему. Не на него, нет. Я обиделся на себя оттого, что, считаясь нормальным, не мог разгадать, в какую игру со мной играет этот юродивый. Я не знал, насмехается он или нет. Я ничего не знал, кроме одного: он всё правильно обо мне угадал. И он правильно сказал, что я стану другим человеком. Я словно на мгновение увидел себя со стороны. Что-то тёмное и косматое зашевелилось в моём подсознании, как просыпающийся в берлоге медведь. Словно чуть-чуть приоткрылась завеса над покрытой мраком тайной: «Кто я? Зачем я? Откуда и куда я иду?»

Я понял: не будет мне покоя, пока не найду ответ.

– Объясните, в чём здесь фокус, – потребовал я.

И тут он спохватился и перестал смеяться.

– Это не фокус, а приём. Он позволяет вам больше узнать себя.

– Наверное, мне лучше уйти. Я не очень хорошо себя чувствую, – проговорил я негромко.

– А я вот что отвечу, – сказал он вполне серьёзно. – Именно сейчас-то вам очень важно посмотреть в глаза Эфира. Вы сразу же получите поддержку от его могучих вихрей. Если снова будет страшно – скажите.

Раньше мне приятно было воображать о себе, что я не из робкого десятка. И после его последней фразы гордость и злость несколько оттеснили страх. И я убедил себя, что мне всё нипочём. Теперь, по прошествии времени, я понимаю, что он именно на это и рассчитывал. Он заранее просчитал все ходы: и мои, и свои. Он, а не я, видел конечную комбинацию фигур в этой игре. А страшно по-настоящему мне стало потом, через несколько дней. Да так страшно, что я не мог спать. Но – по порядку. Будем двигаться, по возможности, последовательно.

Это отступление я сделал для тех читателей, которым вздумается проделать и второй эксперимент. Не советую, если нет на то крайней необходимости, если в жизни у вас всё хорошо – или почти всё – и ничего изменять вы не хотите. ХВН сказал правду: никогда не знаешь, к чему приведут эти перемены.

Судьбу стоит изменять только тогда, когда жизнь – хуже некуда. Чтобы потом не сожалеть, не метаться сотни раз «из огня да в полымя». Сейчас я уже знаю: стоит только начать – не остановишься. Всегда кажется мало. Забываешь, что от добра добра не ищут.

Я вас предупредил, читатель, как в своё время это сделал в отношении меня ХВН. Я тоже считаю это своей обязанностью. А делать выбор – уже ваше право. И ваша обязанность. Каждый сам делает свой выбор, чтобы потом не сожалеть, не раскаиваться. Не искать виноватых там, где их нет.

А в тот день ХВН сказал:

– У вас бывало такое чувство, что всё это с вами уже когда-то происходило? Что, скажем, вы уже когда-то сидели на этой скамейке?

Я вздрогнул, и он уловил это чуть заметное движение. Очень похоже, что он каким-то образом улавливал и мои мысли. Он удовлетворенно кивнул и продолжал:

– Откройте ваш ежедневник на чистом развороте и на левой странице, по центру, нарисуйте символ.

– Какой символ?

– Символы – это реальные вещи. Они есть, мы их можем нарисовать, распознать. Мы можем ими манипулировать. В нашем мире всё – символы: и рисунки, и надписи, и предметы. Другое дело – образы. Их нет во внешней реальности, но они управляют всем на свете. Не мы ими манипулируем, а они нами. Образы живут с другой стороны, в том мире, где нет вещей, и слова состоят не из букв. В том мире нет символов, там всё является только тем, что оно есть на самом деле. Символы разрушаются, они – смертны. Образы – вечны. Они, и только они воистину настоящие, непреходящие. Раньше я думал, что образы не могут быть живыми. Но я ошибался. Символы – не живые отпечатки во внешнем мире живых образов внутреннего мира.

Я не совсем его понял, но уточнять не стал: мне не терпелось поскорее получить тот результат, за которым я приехал. И я только спросил:

– Символ чего?

– Символ вашей любви. Той самой, которую вы не можете забыть. Той, которая всегда с вами. Есть в жизни каждого такое, что невозможно забыть. Закройте глаза и вспомните этот образ. Он вначале будет довольно туманным, но потом всё больше деталей проступят в вашем воображении, и вы отчетливо увидите лицо.

Он был прав: я никогда её не забывал. Я вспоминал её очень часто. Теперь я могу признаться себе в этом. Теперь мне не надо лгать самому себе, не надо изворачиваться перед своей совестью. Теперь мне не надо многое из того, что раньше я считал важным. Теперь наступило время отделять зёрна от плевел.

Я увидел её лицо. Увидел отчетливо, ясно, реально.

– Здравствуй, Света, – сказал я.

– Здравствуй, – ответила она.

Да, всё было именно так.

– Здравствуй, Света, – сказал я тогда.

Или сейчас? Когда я это сказал?

Я открыл глаза и взглянул на ХВН. Он покраснел и отвернулся. Значит, он слышал. Значит, я произнес эту фразу вслух. Ну и пусть слышит. Пусть!

– Здравствуй, Света, – сказал я.

– Здравствуй, – ответила она, не отрывая своих прекрасных глаз от каких-то документов.

Она сидела за столом у окна небольшого кабинета и делала вид, что занята бумагами. Только я знал (откуда?), что это не так. Что она тоже смотрит на меня. Смотрит исподтишка, когда я на мгновение отворачиваюсь в сторону.