Владимир Рунов - Особняк на Соборной

– Детский туберкулезный санаторий, – с готовностью ответила дама из музея, – одно из лучших медицинских учреждений нашего города, – и привычно затараторила: – В годы гражданской войны здесь находилась белогвардейская ставка, однако, восставший народ под руководством партии большевиков…

Хижняк остановил ее движением руки:

– Знаю, Деникин здесь жил. Дом-то был на славу. Мебель парчовая, подоконники из мрамора… Чувячник этот или табачник, уж не помню… ну в смысле хозяин, в Италию специально ездил, у тамошних камнерезов заказы размещал. Ванну, представляешь, из каррарского мрамора вырубили единым куском… – Хижняк многозначительно поднял указательный палец, словно мы знали, что такое каррарский мрамор.

– Лучший в мире, – пояснил он. – Мне сама Вера Игнатьевна Мухина рассказывала, что эти мраморы – мечта любого скульптора. А она-то толк знала. Так вот этому чувячнику огромное ложе из цельной глыбы резали. Видать, такие мастера трудились, что смотришь в корыто и себя видишь, как в зеркале… Во дворе павлины, фазаны разноцветные… Ну, хлопцы мои, дубинские да покровские, необразованные, набезобразничать было собрались, но у меня на этот счет разговор короткий, – старый генерал снова сжал кулачище, и я враз представил в нем страшного хвостатого «паука» – казачью нагайку – раз по спине протянул, а помнить будешь всю жизнь.

– Народу должно все принадлежать… – назидательно закончил он и, ступая, как корабельный командор, зашагал дальше, к тому самому Екатерининскому кафедральному собору, где находилась первая усыпальница генерала Алексеева.

Когда-то собор утопал в роскошном платановом парке, занимавшем в центре города обширные территории, возвышаясь звонницами над величественными кронами, в любой зной хранившими прохладу. После Великой Отечественной войны храм снести стало уже невозможно – очень много православная церковь сделала для защиты Отечества, ну а лишний раз подчеркнуть, кто в доме хозяин – почему нет? Вынес крайком ВКП(б) решение и парк в одночасье вырубили, прикрыв собор «конвойным» каре из жилых домов, построенных пленными немцами. Жилой массив возводил Кубанский военный округ (был в послевоенную пору такой), раздав квартиры заслуженным участникам войны, офицерам окружного штаба и высокопоставленным чиновникам из местных партийных и советских органов. По временам начала пятидесятых годов, когда полусожженный Краснодар ютился в мазаных хибарах, это было, прямо скажем, более чем роскошное расквартирование. Сейчас дома изношены до большущих дыр. Я недавно заходил в один. Впечатление такое, что деревянные покрытия вот-вот рухнут, за штукатуркой мыши с писком дерутся, двери перекошены. Ремонтировать эту ветхость столь же бессмысленно, как плакать по «покойной» гостинице «Центральная», сооружении того же времени. А может, стоит вернуть долги верующим? Воссоздать вновь уникальный платановый парк, формировавший когда-то окрест волшебный мира величием и покоем, заставляющий замирать любое, даже самое растревоженное сердце. Сколько бы мы ни возводили церковных новоделов, но до Екатерининского кафедрального собора – далеко. Снять бы с него то засаленное «лоскутное одеяло», развязать «путы» из всяких разных нагромождений да открыть простор великолепию одного из лучших провинциальных соборов России, сумевшего устоять в самые мутные и жестокие времена. Ведь как ни мела вокруг него батальная пурга, как ни гремела канонада, ни одна бомба, ни единый снаряд в купола и стены так и не попали. Хотя целились многие.

А вот с домом Фотиади все оказалось много проще и хуже. После войны туда заселился самый большой энкэвэдэшный начальник. Возле глухих ворот соорудили зеленую сторожевую будку с узким окошком на два прицельных глаза. На Соборной, естественно, переименованной (вы угадали!) в улицу Ленина, как в деникинские времена, замаячили безликие люди в одинаково просторных пальто, кепках, надвинутых на нос. Другие «носы» в дела бериевского ведомства совать не решались, хотя вождь «тасовал» те персоны, как карточную колоду. Сталин засиживаться им не давал, чтоб не сживались. Так тогда боролись с коррупцией. Слово такое вряд ли кто знал, но о понятиях догадывались, хотя все окрест было погружено в большую тайну, а уж тем более быт такого важного начальника, от которого уже гипотетически исходил леденящий ужас. Глухой тын вокруг особняка Фотиади соорудили как раз в те времена, чтобы никто ничего не видел и ни о чем даже не догадывался, тем более про ванну из каррарского мрамора. Но даже тогда «шило» в мешке утаить было нелегко. На противоположном углу городская баня вечно сидела без воды, а здесь – пожалуйста, трофейный дизель грел кипяток в любую пору. Как мотор затарахтел, вся округа знала, что начальник пошел мыть тело.

Само собой, расставаться с хорошим трудно. Дворянское воспитание Деникину не позволило забрать из особняка даже столовое серебро, которое богатый фантазер Фотиади заказывал у моравских ювелиров, отличавшихся особой изысканностью.

В НКВД с фантазиями было хуже, поэтому все обстояло, намного проще. Получив новое назначение, большой, а от этого еще более страшный начальник, прежде чем сдать дела, за ночь снял неподъемные двери из хаджокского дуба, высушенного и сработанного аж в Дублине, вынул мраморные подоконники и, конечно, забрал роскошную ванну. Все утянул на себе, как навозный жук. Где оно сейчас – одному Богу известно! Может быть, на Рублевке, а может быть, на очередной яхте «нового русского». Современные богачи чихать хотели на изобретательного Якубовича с его «Бауцентром», где наивный народ при открытии «душился» за «бесплатным сыром».

Сами наверняка видели – любые деньги отдают за яйца Фаберже (я имею в виду – им сработанные). А уж за ванну каррарского мрамора начала девятнадцатого века, цвета густого сицилийского заката, в которой совершал омовение сам Антон Иванович Деникин, можно сорвать такие деньги, что любой аукцион век будет хранить оглушенное молчание. Где же вы, незабвенный Иван Лукич, с вашей нагайкой, товарищем-маузером и искренними пролетарскими заблуждениями?

– До последнего патрона беляки отстреливались! – рассказывал он, глядя на дворец братьев Богорсуковых, тот самый, над которым в феврале 1943 года старшина Данила Васюков поднял красный флаг в день освобождения Краснодара. Сегодня во дворце, как неутомимые пчелки, день-деньской снуют «народные» банкиры из «Сбербанка», так сказать заботятся о благе…

– Двух юнкеров загнали чекисты под самую крышу, – Хижняк показал на парадный вход, возле которого нынче лениво переминаются охранники. – Винтовки пустые отбросили – и в лестничный пролет головой… Сдаваться не захотели. Оба разбились… Жалко, молодые ребята… совсем мальчишки!..