Геннадий Мурзин - Извивы судьбы. Современный любовный роман

– Нет уж, Верочка! Без снисхождений, пожалуйста!

– Если настаиваешь… В слове – не тире, а дефис.

– Какая разница! Пишутся-то одинаково!

– Ошибаешься, Алексей: у тире с обеих сторон всегда должен быть пробел, дефис же с частями слова пишется без пробелов.

– Понял. Запомню… А я не придавал значения.

– Итак, экзамен закончен. Итоговая оценка, за знание литературного произведения и за грамотность – отлично. А ты, Алексей, молодчина: внимательно читаешь.

– Да, память у меня цепкая, – похвастался Алексей и добавил. – Но, на всякий случай, некоторые вещи еще и записываю в тетрадку: когда записываю, то крепче и дольше держится в голове да и можно, если что, освежить память.

Вера начинает смотреть на парня другими глазами. Она покачала головой.

– А ты – умница…

Алексей от похвалы смутился, покраснел и отвел глаза.

– Преувеличиваешь, Верочка.

– А скромность – украшает.

Алексей глубоко вздохнул.

– Я слышал другое: скромность, говорят, прерогатива ограниченных людей; не имея ума, говорят, они кичатся скромностью.

Вера серьезно заметила:

– Не говори…

– Увы, но это, скорее всего, так и есть.

– Нет и еще раз нет, – возразила девушка, а потом спросила. – Как ты относишься к Степану Аркадьевичу Облонскому?

– Обыкновенно: бабник – вот и все. Интересно не это…

– А что?

– То, как в доме отнеслись к его очередной «шалости». Жена – понятно. А другие? У Толстого: хотя Степан Аркадьевич кругом и виноват перед женой, но в доме все были на его стороне, даже самый близкий человек жены, нянюшка.

– Почему, как считаешь? Ведь и сейчас так: если муж сбегал налево, то это обществом воспринимается именно за шалость; если нечто подобное позволит себе жена, то это уже не иначе, как распутство. Почему одному позволительно все, а другому ничего?

– Я, Верочка, если хочешь знать, не одобряю никого: когда изменяет один из супругов, то это подлость; когда изменяют оба, то это уже чистейшей воды гадость.

Вера спросила:

– И ты жене не простишь, если она увлечется кем-либо?

– Ни за что! – с горячностью воскликнул Алексей и даже от отвращения (видимо, представил себе такую картину) брезгливо поморщился.

– А сам? – Вера копает глубоко, хотя это у них всего-то вторая встреча.

– Я? Жене? Изменить?! Никогда!

– Тут я с тобой, пожалуй, не соглашусь… Не все так просто, Алексей… Бывает, что обстоятельства сильнее нас.

– Все равно! Ничто не может служить оправданием измены, ничто!

– Излишне категоричен… Представь, что увлекся другой женщиной…

Алексей впервые позволил себе прервать Веру.

– И « представлять » не хочу!

Вера мягко заметила:

– Прости за повтор: категоричность, знаешь ли, не всегда…

– Есть в жизни то, где никакие компромиссы неуместны и непозволительны.

– Ну, хорошо… Ты гипотетически представь… Как у того же Облонского?.. Куча детей, постаревшая и, естественно, подурневшая жена, а он все еще – молодец молодцом. Перед глазами вертится молоденькая и смазливенькая мордашечка, строящая глазки и крутящая перед носом хвостом. Трудно, согласись, устоять.

– Ничего трудного… Жена есть жена… Первый и единственный человек, таким, сколько бы не прошло лет, какие бы морщины не покрыли ее лицо, и останется для меня навсегда.

Вера продолжает гнуть свое.

– И все-таки: ты не устоял и поддался животному инстинкту…

– Ну… Это будет все!

– А именно?

– Поступлю честно: приду, соберу вещи и уйду. Уважать же себя перестану навсегда – это – в любом случае.

– А если жена простит твою «шалость»?

– Все равно! Жена, даже простив (это ведь всего лишь слова), факт измены не забудет, и с укором будет смотреть в мою сторону. Что угодно, но вечный укор – я не выдержу.

Спустились поздние в это время сумерки. Зажглись фонари, а в небе засияли всей своей чистотой звезды. Очень слабый ветерок, гуляющий в кронах деревьев, мимо которых шли молодые, грустно перешептывался с листвой.

На углу, справа – телефонная будка. Увидев ее, Вера вспомнила про обязанность.

– Извини. На одну минуту, – она побежала к телефону-автомату, порылась в крохотной наплечной сумочке (скорее всего, из крокодиловой кожи), не найдя, обратилась к Алексею, оставшемуся стоять на месте:

– Монеточку не найдешь?

Алесей нашел в кармане несколько пятнадцатикопеечных монет (еще год назад звонок стоил две копейки, а нынче – подавай пятнадцать), подошел к телефону-автомату и протянул монеты. Тут же вернулся на исходную позицию, чтобы не смущать девушку во время телефонного разговора.

Вера вернулась быстро.

– Позвонила домой… Чтобы не волновались… Сказала, что гуляем, идем пешком, что я – не одна, в сопровождении блестящего офицера, а посему нет причин для волнения за мою безопасность.

– Серьезно так думаешь?

– Еще как…

– Любишь, да, родителей? – спросил и спохватился, что вопросом вторгается в святая святых девушки.

– Больше жизни!

– Я, – Алексей отвернулся и голос его дрогнул, – тоже… Любил… Офицером стал… В последнем письме отца, будто предчувствовал, что конец близок, было завещание: если, писал, что-либо с ним случится, то я должен продолжить его дело служения Родине… Поэтому и в суворовское пошел.

– Бедненький, – произнесла Вера и плечом прижалась к нему.

Алексей неожиданно для Веры обиделся.

– Не надо меня жалеть! Судьбу не выбирают: с ней рождаются и умирают.

– Нравится, как умело используешь словарный запас.

Похвала легла парню на душу. Однако, чтобы это не было слишком откровенным, заметил, притворно насупив длинные и густые брови:

– А сама все время цепляешься.

– В шутку же… Ну, захотелось поёрничать. Я же понимала у театра, что, смущаясь, волнуешься, отсюда и нечеткость мыслей…. Хотелось, чтобы еще больше засмущался.

– Получаешь удовольствие? Нравится других ставить в неловкое положение?

Вера кивнула.

– Нравится, когда такой блестящий мужчина, как ты, передо мной смущается, краснеет, заикается и беспрестанно опускает вниз свои голубенькие большие глазки.

Комплименты девушки Алексей решил разбавить (уж больно, как он считает, густо) самокритикой.

– Углан…

– Не скажи.

– Деревенщина…

– Глупости.

– Неотесанный…

– Неправда.

Алексею приятно на этот раз было слышать возражения на каждое слово. И он пускает самый весомый аргумент.

– Вот, Никита – другое дело.

– Пустомеля – твой Никита, – в сердцах вырвалось из Веры.

– А девчонки, завидев, млеют.

Вера снова и столь же решительно возразила:

– Не все!

– И тебе… он… не нравится? – спросил он, внимательно глядя девушке в глаза. Увидев, что та отрицательно мотает головой, сказал. – Только не ври, пожалуйста! Стройный, высокий, красивый, воспитанный (на лице прямо написано) в интеллигентной семье не может не нравиться девчонкам.