Геннадий Мурзин - Извивы судьбы. Современный любовный роман

– Чужими мыслями питаешься?

Не отрываясь от книги, которая вновь у него перед глазами, Осинцев пикирует:

– Что делать, если своих недостает?

– Ну-ну, – Соловьев крутит в руке пустой спичечный коробок, оставленный прежними постояльцами номера. – Не читал, что ли?

– Что «не читал»? – переспрашивает Осинцев, слушая товарища в пол-уха.

– Роман этот… В одиннадцатом проходил…

Осинцев хмыкает.

– Ты прав: именно «проходил»… Я в суворовском тоже «проходил»… А стоило изучать… Читал, но как-то так – через пятое на десятое. Дурачком был.

Соловьев смеется.

– Значит, с той поры поумнел?

– Похоже на то, – Осинцев кивнул и тоже усмехнулся. – Читаю и заново открываю Толстого.

Соловьев крутит головой.

– У меня – не получается. После третьего абзаца, а они у Толстого предлинные – в две-три книжных странички, засыпаю.

Осинцев согласно кивает.

– Непростые тексты… Мозговых усилий требуют…

Соловьев спрашивает:

– Не страшно?..

– Не понял?

– Дослушай, – Соловьев, подкалывая, смеется, – и тогда поймешь.

– Ну, слушаю.

– Чего понукаешь? – Соловьев продолжает смеяться. – Я – не лошадь.

Осинцев всерьез относится к словам Соловьева.

– Извини… Дурная привычка. Пытаюсь избавиться, но иногда все равно прорывается.

– Я – пошутил, Лёх. Что ты, в самом деле? Шуток не понимаешь?

Осинцев кивнул.

– Не понимаю… Особенно, когда замечание, по сути, в самую точку. Да, – Осинцев поворачивается в сторону товарища, – ты оставишь меня в покое или нет? Не видишь, занят?

– Вижу… Но скукотища смертная.

– Возьми книгу да почитай.

– Я – не ты: книжные магазины обегаю стороной.

– Возьми, – Осинцев кивком указывает на край стола, где лежит еще одна книга в бумажном переплете, – мою.

– О чем книга?

– Я еще не читал, однако слышал… О работе разведчиков в прифронтовой полосе. Богомолов написал…

– Такого писателя не знаю.

– Я тоже не знаю… Прочитай и узнаешь.

– Про войну, да?

– Да. Называется «В августе сорок четвертого». Книга вызвала шум. Вроде бы, в книге нестандартные мысли писателя. Короче, критикуют. В Свердловске гонялся за романом, но безуспешно, а в Москве купил свободно.

– Зачем читать, если критикуют?

– Чтобы иметь не навязанное, свое мнение. На пустую книгу так яростно не нападают: смысла никакого нет, чтобы кусаться.

– Умный такой… Не страшно, Лёх?

– Чего «страшно»?

– Что станешь шибко уж умным?

– Нет, Никит. Быть « шибко уж умным » не столь опасно, сколько оказаться совершенным тупицей.

– Книжно выражаешься… Результат чтения, да?

– Возможно.

– Не надо, Лёх, умничать.

– Это еще почему?

Соловьев, заложив ладони за голову, потянулся и сладко зевнул.

– Армия не жалует умников.

– Новость, – Осинцев удивленно покачал головой.

– Какая это «новость», Лёх?

– Никит, с чего ты взял?..

– Вся армия знает…. С зарождения.

– Ну, знаешь ли…

– Не притворяйся удивленным, Лёх, не надо. В армии все умничанья сводятся к двум фразам. Первая фраза – « так точно », вторая фраза – « никак нет ». Причем, вторую « умную » мысль желательно произносить вслух как можно реже, особенно, в разговоре с командиром твоим.

– Чушь! – недовольно воскликнул Осинцев, оторвавшись от чтения книги. – А генерал Карбышев? Ну, тот, который ученый, погибший в концлагере? А Суворов? А Жуков, в конце концов?

– Что Жуков, ну, что?!

– Ничего… Кроме того, что Маршал Победы…

– Хам из хамов твой Жуков. Солдафон. Измывался, говорят, над подчиненными. Хотел бы я посмотреть на смельчака, отважившегося при нем вылезти с собственным мнением.

– Откуда, Никит, у тебя все это, а?

– Читал воспоминания современников Жукова.

Осинцев покачал головой.

– Видимо, мы с тобой разные книжки читаем… Я читал о том, как его любили солдаты. Потому что заботился о них и, по возможности, берег их жизни.

– Ну, да, берег! Клал тысячами, не задумываясь.

– Те, которые « клали, не задумываясь », сражения проигрывали. Жуков же всегда выходил победителем.

– Но какой ценой?!

– Войн без жертв не бывает. Даже Сталин, на что лют был, слушал и слышал аргументы Жукова. Жуков имел всегда собственное мнение и не боялся отстаивать. Чтили Жукова не только соратники, например, маршал Василевский, а и западные военноначальники, тот же Эйзенхауэр, допустим, или Монтгомери.

Соловьев готов к отступлению.

– Хорош, Лёх: не хочу спорить…

– Не хочешь, потому что нет аргументов.

– Не поэтому, – Соловьев отступает, не желая при этом терять лицо. – Настроение – не то…

Осинцев рассмеялся и дружески посоветовал:

– Почитай Богомолова и настроение сразу появится. Ты только попробуй.

– Нет, Лёх: усну я сразу. А спать что-то не хочется. Да, – Соловьев звонко шлепнул себя по лбу, – а ты, случаем, не забыл?

– Что я мог забыть, Никит?

– Ну, как же, Лёх! Ты должен знать святое армейское правило: война войной, а обед – по расписанию … Мы же без ужина сегодня остались. Запутешествовались по Москве.

– Не забыл… Но мне что-то не хочется.

– Толстым, его духовностью напитался? Или любовью сыт?

– Не мели, Никит, попусту. Ну, скажи, какая тут может быть любовь?!

– Обычная любовь… Любовь с первого взгляда.

– Ну… несколько часов знакомы… всего-то.

Соловьев почувствовал в голосе товарища фальшивую ноту. Он громко рассмеялся.

– Кому пудришь мозги? Мне? Своему другу?

Осинцев хмыкнул.

– Не рано ли записал в друзья?

– В самый раз… Хотя… Время покажет… Пока, прошу, не перебивай: могу забыть, что хочу сказать.

– Валяй, если так.

– Прямо скажу: врешь нагло и не краснеешь.

– Не говори ерунды.

– Не видел, думаешь, как пялился всю дорогу, глаз не сводил?

– Хм… Ну… – Осинцев смущен тем, что его, кажется, раскусили. – Я, да, пялился, а ты лапал вовсю. Чувствуешь разницу?

– Нет, не чувствую, – Соловьев рассмеялся. Днем – девчонки-хохотушки заливались, а теперь, вечером, он, Соловьев замещает их. – У каждого своя стратегия обольщения: ты глазками трудишься, я – руками, – Соловьев встал, подошел и повернул голову приятеля в свою сторону. – Нет, ты мне скажи честно: понравилась Верочка? Говори, глядя мне в глаза! Ну?!

Осинцев все-таки отвел взгляд в сторону и покраснел.

– Ну… Да… Понравилась… Очень… Сильно… Но это…

Соловьев прервал громким хохотом.

– Только что говорил книжно, красиво, а тут сразу занукал и зазаикался. Что с тобой? Зацепила блондиночка, крепенько так зацепила, что ли? Колись, Лёх, ну, колись быстренько!

– Я сказал: пон-ра-ви-лась! Что еще хочешь услышать, а?

– Правду, одну только правду и ничего, кроме правды: втюрился, мол, и люблю до безумия.