Геннадий Мурзин - Извивы судьбы. Современный любовный роман

– Не рановато ли, Никит, а?

– Лучше рано, чем никогда.

– Сам-то, – Осинцев фыркнул, – всю дорогу щебетал на ушко своей брюнеточке. А она просто таяла и плыла от твоего щебета.

Соловьев щелкнул пальцами.

– Скажи, хороша?

– Не в моем вкусе. Слишком раскрепощенная… Мне такой показалась.

– Не красива? Это хочешь сказать?

– Красива, очень красива. Но… У брюнеток характер жестковат: мужиков обычно держат в ежовых рукавицах. Впрочем, тебе – то и надо, чтобы крепко в руках был и особо не вихлялся.

– Ага! Блондинки – мягче и ласковее, хочешь сказать?

– Именно так.

– Не обольщайся, Лёх, особо насчет блондинок. Так затянут на шее аркан, что взвоешь… Послушай меня…

– Слушаю.

– Блондинки – тоже не подарок… Это верно: стелют они мягонько, да спать бывает потом жестковато. Учти, Лёх.

– Учту, Никит, – с долей иронии ответил Осинцев и отложил в сторону роман. – Почитать ты, видимо, так и не дашь.

Соловьев опять потянулся и снова столь же сладко зевнул.

– Кушать, Лёх, хочется.

– В чем проблема? Внизу – ресторан, на этаже, в левом крыле – буфет. Работает, между прочим, до полуночи. Иди.

– Я знаю… Одному что-то не хочется… Если бы в компании, – Соловьев мечтательно прикрыл глаза.

– С брюнеточкой, что ли?

– Было бы великолепно, но, понимаю, несбыточно, поэтому… Соглашусь и на более скромную компанию.

– Не меня ли имеешь в виду?

– Лех, серьезно: давай сходим? Твое присутствие улучшает мое пищеварение. Услужи, Лёх?

Осинцев встал.

– Уломал… Пошагали, Никит…

В буфете – малолюдно. За столиками всего-то – мужчина и женщина. По всей видимости, иностранцы. Осинцев заметил, как мужчина уплетает телятину. Кусок большой и, судя по всему, сочный. У Осинцева разыгрался аппетит, и потекли слюнки. Женщина пришла, если он не ошибается, не потому, что голодна, а потому, что положено вечером ужинать, поэтому медленно и лениво ковыряется вилкой в салатнике, отбирая лишь самые вкусные компоненты. Когда проходили, женщина запустила в него оценочный взгляд-молнию, отвернувшись, принялась за прежнее, за медлительно-упоительное занятие.

Осинцев взял салат из свежей капусты с зеленым горошком и красным перцем, четыре отварных и ароматных сосиски, порцию кофе в крохотной чашечке и два кусочка подового хлеба.

Соловьев собезьянничал, повторив его заказ. Они выбрали столик у окна, из которого Москва смотрелась, как на ладони. Они сели друг против друга. И принялись за салат. Но тут неожиданно Соловьев вскочил и ушел к буфетной стойке. Вернулся с графинчиком и коньячными рюмочками в руках. Поставил. Налил понемногу.

– Но… Я бы не хотел…

– Молчи, Лёх. Ни слова. Угощаю! Или побрезгуешь?

– Болтун, – проворчал Осинцев и поднял свою рюмку, рассматривая содержимое на свет. – Какой? – спросил он, глазами показывая на графинчик. – Не грузинский?

– Что ты! Что ты! Я даже молдавский «Белый аист» игнорирую. Из отечественных – предпочитаю только армянский, а из импорта – французский. Так что пьем – «Наполеон».

– Ты спятил?! – Осинцев в ужасе округлил глаза.

– А в чем, собственно, дело?

– Какие деньги! Тем более, в буфете, с наценкой. Ужас какой-то… Или у тебя двойные командировочные, или…

– Не бери в голову, Лёх. Один раз живем… Извини за банальность. Давай, Лёх, хлопнем за наших москвичек. Не возражаешь?

– Они того стоят, – усмехнувшись, ответил Осинцев.

– Так вот… «Рыцарь печального образа» пьет за свою Дульцинею Тобосскую!

Осинцев осушил рюмку. Заметив, что Соловьев отпил лишь на треть и поставил рюмку на стол, Осинцев осуждающе напомнил:

– Нарушаешь офицерскую традицию.

– Не понял…

– Первую рюмку положено до дна, тем более, когда за свою даму сердца.

– А! – воскликнул Соловьев. – С удовольствием!

Коньяк выпит. Сосиски умяты (с русской-то горчицей и полено уйдет за милую душу). Офицеры – вяло-расслабленные – возвращаются в номер. Когда проходили мимо стойки дежурной по этажу, их тормознула пожилая женщина.

– Сынки, тут был офицер-порученец… Вам оставил… Настоятельно приказывал передать лично в руки.

Взяв два конверта, вертя их перед собой, Соловьев спросил:

– Странное дело… От кого?.. Не дамы ли сердца подают весточку?

Осинцев отрицательно мотнул головой.

– Не может быть… Верочка не знает, где я остановился.

– А Иришка моя знает!

– Все равно… Офицер не станет разносить по номерам любовные записочки. Скорее всего, что-то от организаторов нашего сбора.

Осинцев – прав. Вскрыв в номере конверты, офицеры увидели коротенькие записки с информацией и билеты в Большой, на «Пиковую даму» в постановке Григоровича.

Соловьев, увидев два билета, причем, в партер, просиял.

– Какие они молодцы!

– Организаторы, что ли?

– А то кто же! Предусмотрительные. Понимают, что молодым офицерам негоже идти в Большой без дам и… Извольте два билета каждому. Хорош сюрпризец! Замечательный подарок!

Осинцев, взглянув на дату, помрачнел.

– На завтра… Обидно… Не смогу пригласить Верочку мою…

– Это еще почему?

– Свидание-то назначено лишь на послезавтра. Как она узнает, что планы изменились?

– Чудак ты, Лёха!

– И никакой я не чудак.

– А телефон на что? – Соловьев кивнул на аппарат, стоящий на тумбочке.

– Не знаю ее номера… Не спросил… Посчитал, что будет выглядеть…

– Ну, блин! Ты, Лёх, серьезно или разыгрываешь меня?

– Серьезнее некуда… Обидно… Билет пропадет…

– Во-первых, Лёх, такой билет не может пропасть; у театра с руками оторвут. Во-вторых, – он дотянулся до телефонного аппарата и стал набирать номер, – сейчас все утрясу. Господи, что бы ты без меня делал…

– Ты куда звонишь? В справочную службу?

– Нет… Я звоню Иришке… Ирин, привет!.. Не узнаешь?.. Понятно: поклонников – куча. Можно и заблудиться… да-да-да… Звонят, не уставая… Что?.. Догадываешься?.. Ну, слава Богу!.. Да… Никита… Твоя личная гвардия… Извини, что звоню поздно… Обстоятельства так складываются… Нет, ты ошибаешься: никто не собирается смываться… Даже наоборот… А вот так… Ты рада, что я позвонил? Если нет, то я… А-а-а… Приятно до чёртиков… Да… Разумеется… Сидим и скукой маемся… А ты верь!.. Но-но! Я тебе не «кто-нибудь», ясно?.. Я тебе кто?.. Офицер Советской армии… Между прочим, лучший офицер… Это штатские крысы болтологией занимаются, а мы – нет… Да, и что?.. Мы – элита, честь армии, ее гордость… И что с того?.. Было бы чем хвастаться… Сам себя не похвалишь, кто вспомнит?.. Что за купец, не расхваливающий свой товар?.. Вот именно… Одна?.. С мамой?.. Привет и поклон… Как это «от кого»?.. От будущего зятя, конечно… А мы, уральцы, такие: куем железо, покуда оно горячо… Нельзя, чтобы остыло… Закон физики: ковкость утрачивается… Да… Ну, ладно, Ириш… Я ведь что звоню… Ясно, по делу… Ты подумала, что просто потрепаться захотелось?.. И снова ошибочка… Да… Ириш, приглашаю в Большой… Никто не треплется… Ну, что ты, в самом деле, унижаешь честь и достоинство советского офицера?.. Я серьезно приглашаю… Завтра… без четверти восемь встречаемся у Большого… При полном параде, ясно?.. Хочу, чтобы моя дама сердца сверкала, выглядела лучше всех… Я уверен: так и будет… Ты затмишь всех… Много комплиментов – не мало… Балет «Пиковая дама»… Кажется, премьера… Постановка Григоровича… Нет, не на балконе… Я бы застрелился от унижения… В партере… Восьмой ряд… А ты думала… Благодаря мне – увидишь… Ну, какие, Ириш, розыгрыши?.. Все очень серьезно: передо мной лежат два билета… Кстати, Ириш… Представляешь, рядом стоит Алёшка и нюнит, как малое дитя… Этот дуралей даже телефончик из своей блондиночки не выцарапал… Сидит и горючими слезами обливается: ах, кричит, как мне теперь предупредить блондиночку… То есть пригласить… Горюет, старый дуралей… Поделом… То ли дело я?.. Ты права: наглость – второе счастье… Ириш, может, Алёшке поможешь, а?.. Ясно, чем: телефончик блондиночки срочно требуется… Ага… Пишу… Так… двести девяносто шесть… так… шестьдесят… так… девяносто девять… Ну, удружила… Ну, выручила, Лёху… Так выручила, что ни в сказке сказать, ни пером описать… Можно сказать, жизнь вторую дала… Ты что?.. Я ему «поцелую»!.. Век будет помнить. Что мое, то мое… А ты как думала?.. Я такой… Покруче Отелло… Молилась ли ты на ночь, Дездемона?.. Да… решительный и отважный… А что?.. Других в Кремль не приглашают… Короче… Говорил бы с тобой, лапонька, до утра, да Лёшка в ухо зудит… Не терпится позвонить своей блондиночке… До встречи у Большого! До завтра!