Геннадий Мурзин - Извивы судьбы. Современный любовный роман

…Легко на сердце от… Нет, не от песни, а отчего-то другого.

5 августа, четверг. Сегодня фыркнула на Алёшу. С какой стати? Не знаю: испортилось настроение – и все. Лгу сама себе, дура: знаю я причину. Пришло то, что обычно влечет резкие перепады девичьего настроения, – месячные. Алёша обиделся. Ничего, завтра попрошу прощения. Надеюсь, поймет и… Должен простить глупую девчонку. Ведь он такой добрый… А я? Злюка!

6 августа, пятница. Эти проклятые месячные! Испытываю дискомфорт. Даже в море не войдешь, а поплавать с Алёшей хочется. Терплю, а что делать? Не я первая и не я последняя. Хорошо, что предусмотрительно прихватила… ну эти самые… А то бы вообще… Мне кажется, Алёша, не догадывается и мои отказы от купания принимает за девичьи капризы. Объяснить? Надо бы, да сил нет: стыдно. Хотя, как там в народе? А вот так: что естественно, то небезобразно. Чтобы было незаметно, ношу длинные платья.

7 августа, суббота. Впервые Алёша поцеловал… По-настоящему, в губы. Случилось как-то неожиданно для меня и я не успела посопротивляться, то есть поломаться. Лицемерка! Разве я собиралась противиться тому, чего сама хотела? Так хотела, ну, безумно хотела… Причем, если откровенно, давно… Еще в аэропорту, во время встречи. Во время поцелуя я прижалась к нему и задрожала, но Алёша подумал, что мне холодно и прикрыл меня пледом. Чудак! В 35 и холодно?! На юге и в августе?! Таким наивным и непосредственным он мне сильно нравится. Интересно, а будет второй поцелуй?..

8 августа, воскресенье. Море с утра штормит. Алёша (не успела еще подумать) предложил сходить в кино. Согласилась. До ближайшего кинотеатра пять километров. Не поехали на автобусе, а пошли пешком. Не повезло: угодили на ерундовский фильм «Давай поженимся». Все равно довольна: хорошо провели время. Алёша весь сеанс держал мои ладони в своих больших лапищах. Попытался поцеловать (ишь, какая прыть проснулась), но я легонько отстранилась, показав взглядом на зрителей, что сзади. Настаивать не стал. А зря…

9 августа, понедельник. Наконец-то женские проблемные дни позади. Весь день, купаясь в море, хохотала, дразнила парня: то подпускала и разрешала коснуться грудей, то сильно хлестала по шаловливой руке. Моя игра нравилась Алёше и он придерживался правил, не надувал губы, получая очередной щелчок.

А когда вышли на берег, я сама поцеловала. Первый раз и по-настоящему. Интуиция подсказывает, что Алёшенька на седьмом небе. Изголодался, бедненький. Я что? Могла бы пуститься во все тяжкие и даже сама хочу, однако. Как говорит мама, надо уметь себя держать в рамках. Вот и держу. Насколько терпения хватит… у Алёшеньки? А посмотрим… И сколько моего терпения хватит? Могу и сорваться. Я не железная… Как и Алёшенька…

10 августа, вторник. Не знаю, но я, кажется, окончательно убедилась, что люблю этого гвардии старшего лейтенанта. Да так, что на все готова. На что именно? Ну… на все – и точка. Звонила домой. Поговорила с мамой. Потом с отцом. Оба за меня волнуются. Они волнуются, а мне смешно: ну, что может со мной случиться, когда рядом гвардейский офицер, который одним ударом свалит с ног любого? Не смешно, что ли? Наверное, родители все такие. Обидно, что у Алёшеньки давно нет родителей и ему некому позвонить, не от кого выслушать наставления. Вчера, правда, звонил в часть. Спросил, как там его рота? Как я поняла, все благополучно. Правда, двое его солдат три дня назад побывали в самоволке, из весеннего призыва, за что угодили на «губу», теперь отбывают наказание. Новость немного огорчила Алёшеньку, через пять минут пришел в себя – это благодаря мне.

11 августа, среда. Что-то со мной явно происходит: чем дальше, тем больше этот парень мне нравится. Нет-нет, это случилось не сейчас, а год с лишним назад. Раньше боялась себе признаться. Неужели любовь? Или обычный курортный роман, о которых пишут в книгах? Ах, девчонки, причем курорт?! Захватила с собой Алёшенькины письма. Перечитываю перед сном и лишь после этого засыпаю сладко-сладко.

…Сил уже нет крепиться, но пока держусь. Что будет, если?.. Страшновато.

12 августа, четверг. После ужина ушли вновь к морю. Вечер уж больно хорош: перед глазами – картина, писанная маслом и кистью великого пейзажиста, то есть природой-матушкой. Устроились, постелив покрывальце, прямо на прибрежном песке. Алёшенька, обняв, притянул к себе. Сидели, и каждый думал о своем. Вот солнце скрылось за небольшой сопкой, и горизонт заполыхал всеми цветами – от бледно-голубого, затянутого тончайшей молочной пленкой и до ярко-красного, режущего с непривычки глаз. Море затихло и лишь последние еле заметные волны, подкравшись, облизывают берег. Прижавшись плечом еще крепче к Алёшеньке и заглянув в его глаза, я тихо-тихо спросила: «Тебе хорошо?» Он без раздумий ответил, перебирая свободной рукой песок: «Необыкновенно… Со мной этого никогда, Верунчик, не было… Думаю, что я нашел свое счастье и другого мне не надо – ни за что и никогда». Спросила, ехидненько ухмыляясь: «Долго искал?» Он: «Как видишь… До двадцати пяти». Все в том же духе поинтересовалась: «Многих перебрал?» Он: «Для меня более чем, – Алёшенька, кажется не понял, что я шучу, поэтому серьезно продолжил и, естественно, тут не могла не согнать с лица идиотскую ухмылку. – Я, в отличие от других, не увлекался, вел себя сдержанно, не позволял брать верх надо мной эмоциям. В училище, которое (по воле командования) дружило с пединститутом и организовывало совместные мероприятия, например, праздничные балы, редко отвечал на флирт студенток. Ну… Разве что не отказывал в дамском вальсе… Из-за соблюдения этикета, чаще всего. Никитка – другое дело: царил на балах… И вообще: менял партнерш, как перчатки. Победами хвастался, трепался, то есть».

Чисто женское любопытство, которое вперед нас родилось, заставляло вновь и вновь любопытствовать, провоцировать парня на откровенность. Мне было интересно узнать больше о личной жизни, внутреннем мире, глубже проникнуть в душевную сущность, этим самым ответить на собственные вопросы, волновавшие и волнующие сейчас во сто крат больше. Непонятно для самой себя, с какой такой стати вдруг пытаюсь раскрыть мужские тайны? Зачем? Почему раньше, в те редкие встречи с парнями, была абсолютно равнодушна и их мир, – как внутренний, так и внешний – мне был, по большому-то счету до фени? Загадка…

Я: «Неужели, так-таки и ни с кем?» Он: «Почему? Дружил…» Я: «И только?» Он: «Это немало». Я: «Хочешь убедить, что девственник?» Он: «Верунчик, может не надо, а? В моем прошлом нет ничего интересного». Я: «Вот уж нет: откровенничать так откровенничать до конца… Для чего дальше хранить скелеты в шкафу?» Он: «Тебе, Верунчик, вряд ли будет приятно…» Я пошутила: «Ну ж… Соперника, надеюсь, в порыве ревности не укокошил?» Он серьезно ответил: «Слава Богу, обошлось». Я: «А остальное – ерунда, – рассмеявшись, чмокнула парня в шершавую щеку и добавила. – У всех есть свое прошлое, до которого никому нет дела». Какая лгунья! Сама что делала, как не копалась в прошлом? Значит? Мне есть дело… Да еще какое! Он: «Ну… Были девчонки… Так, несерьезно… Обменивались при прощании поцелуйчиками и на том все. За полгода до выпуска из училища, правда, позволил себе большее… А потом, когда выпустился… На том и сказке конец». Я: «Почему? Отправила тебя в запас?» Он: «Не совсем…» Я: «Это еще как?» Он: «По прибытии в Уссурийск письмо получил. Писала, что скучает и что… Чепуха всякая…» Я: «Ответил?» Он: «Да, однако написал правду…» Я: «Какую?» Он: «Ту, которую полагалось…» Я: «А если поточнее?» Он: «Встретил девушку и я не свободен». Я: «И кто же она?» Он: «Угадай с трех раз, Верунчик, – усмехаясь, произнес он, и легонько прикоснулся губами к моей щеке». На этом мой интерес к прошлому Алёшеньки мгновенно угас. Он рассеял мои сомнения и загасил во мне тревожные огни.