Федор Ахмелюк - Год совы

– Ну и? – фыркнул Букарев, впиваясь зубами в остаток пиццы. – Жалеть меня пришла? Так мне не надо.

– Не совсем. Хотя и это тоже, – почти шепотом произнесла Камелина. – Вот теперь ты мне расскажи, что от тебя хочет твой отец и как ты с этим справляешься.

– Он считает, что я себя веду не по-мужски.

– Конкретнее?

– Ну вот смотри, ты же знаешь, чем я занимаюсь. Что я смотрю аниме. Что я рисую, причем не столько карикатуры в газету, сколько самодельную мангу, мог бы тебе сказать, как это называется по-японски, но ты не запомнишь это слово. Какую музыку я слушаю, ты знаешь – а именно тебе подобных, включая тебя саму. Что я драться не умею, что мне плевать на футбол, хоккей и все остальное, что я против призывной армии, ну, самое главное я тебе не говорил – в мире много пустой, никому не нужной агрессии. И образ «настоящего мужика» непременно ее включает. Нужно ее демонстрировать. А зачем мне ее демонстрировать? Я не хочу никого бить, если этот кто-то не бьет меня.

– Так почти никакой мужик не хочет никого бить на пустом месте.

– Ну я не только об этом. Грубо говоря, основная претензия отца – то, что я не брутален. Ну не похож на мужика, в его понимании. Мужику неприлично слушать такую музыку и интересоваться такими вещами. Он может, конечно, быть художником, но рисовать что-нибудь более приличное, а не большеглазых девочек. Ну хотя бы здоровенных, сисястых, натуралистичных голых баб, как Кустодиев, что ли.

– Странно твой отец думает, но ладно.

– Еще, что самое главное – то, что я этим всем мало того что занимаюсь, так еще и не стыжусь этого. Ну, мужик может слушать какую-нибудь сопливую попсу про несчастную любовь, но – ночью под одеялом в наушниках, пока жена в роддоме четвертого рожает. А мне что? Зачем мне второе лицо отращивать?

– Я поняла, – сказала Камелина. – Теперь еще один вопрос: а как ты со всем этим справляешься?

– С чем?

– С давлением на тебя, с насмешками, может быть, от других, «правильных», мужиков, если они есть.

– А никак.

– В смысле?

– Игнорирую. На самом деле, какая мне разница, что они думают? Я – это я. И вести себя буду так, как заблагорассудится мне, а что там думает Вася Пупкин, как-то побоку. То, что мне может быть просто пофиг на каких-нибудь Вась, которым больше нечем заняться, как перевоспитывать посторонних чуваков под их собственные стандарты, ты не помышляла?

– Помышляла, конечно, – ответила Камелина, снова копаясь в сумке. – Это был риторический вопрос, но я ставила на другое в этом вопросе, на кумулятивный эффект. Вот ты год забивал на их мнение, два, три. Но потом-то достало.

– Да не. Ты слышишь, о чем я говорю? Меня это все не волнует в принципе. Если уж на то пошло, то я тоже очень много кого считаю безмозглыми идиотами и немужиками. Вот взять, например, того бывшего мужа твоей мамы, который спятил на коммунизме и пытался ее в скафандр переодеть. Различие знаешь где? Я не затачиваю под свои интересы никого. Не нравится аниме? Не смотри. Не нравится моя музыка? Я ничьи уши ею не насилую, у меня наушники есть. Если бы он один баловался в свои игрушки и засыпал с мемуарами Леонида Ильича под подушкой, это было бы его священным правом. У нас в стране каждый имеет право быть каким угодно чудиком, лишь бы закон не нарушал и налоги вовремя платил. А они пытаются меня заточить под свои чудачества. Само собой, у меня будет защитная стратегия. Я ее и выработал.

– Подожди, я не совсем тебя поняла. То есть ты всего-навсего игнорируешь их, выставив навстречу тезис о неприкосновенности чужих заскоков?

– Ну да.

– Пойдем пройдемся. Я устала тут сидеть, – Камелина встала из-за столика и с не допускающим возражений видом направилась к выходу.

Сегодня было уже не так жарко, как вчера, в последний день календарной весны, но все еще душно, а воздух был густ и пылен. Сочная зелень деревьев поблекла неожиданно рано и приобрела вместо яркого, почти химического салатового цвета, типичного для мая-июня, более темный и спокойный, какой обыкновенно бывает ближе к концу лета. Вообще в этом году весны как таковой почти не было. В середине марта было несколько дней с почти майской температурой воздуха, один день было аж плюс семнадцать, – это в марте! – и сошел снег, но потом опять вернулась мартовская «хмарь», шел снег, таял, потом опять шел, и это продолжалось еще больше месяца, напоминая затянувшуюся зимнюю оттепель. А потом в предпоследний день апреля резко ударила жара, сразу под тридцатник, и больше уже не отступала – началось лето.

Поднявшийся ветер вообще не облегчал положения, казалось, что тело обливают горячим маслом. Они неторопливо брели по тротуару на Фестивальной, сами не зная, куда направляются – Камелина на каблучищах до дома не дойдет, а Букарев теперь жил в другой стороне.

– А ты не опасаешься, что нас могут принять за пару? – осведомился Букарев, закуривая.

– Не дыши в меня куревом! – чуть ли не взвизгнула его спутница, яростно отмахиваясь ладонями.

– Ладно. – Он выбросил едва закуренную сигарету. – Так что, не опасаешься?

– А почему я должна опасаться?

– Сама же знаешь, какая у меня репутация. Тебя не поймут.

– И что? Мне только с бородатыми горами мышц гулять позволяется? – изогнула бровь Камелина. – Я хожу где хочу и с кем хочу.

– Верное решение.

– А знаешь что, Букарев? – Она выразительно посмотрела на него. – Вот как раз ты-то и мужик. А не они.

– Кхм.

– Не смейся. По их понятиям, ты должен либо отказаться от своих увлечений, либо спрятать их, изъять из своей публичной жизни. Разве это честно по отношению к себе? Вот сам скажи? Мужик – и не только мужик, а вообще любой разумный человек, – сам себе не врет. Если бы ты, как ты выразился, отрастил второе лицо, ты бы врал самому себе. Не только окружающим, а в первую очередь себе. Тебе интересно то, что ты делаешь, и ты делаешь это, послав критиков и советчиков куда подальше? Для этого мужество нужно. Людишки, знаешь, социальные животные. Каждому нужно одобрение если не всей стаи, то хотя бы некоторого ее процента. У тебя одобрения, я гляжу, нет вообще. Над тобой, наверное, даже Егор Ахмелюк посмеивается, которому вообще на весь белый свет чихать с высокой телевышки.

– Вообще-то мы с ним за счет этого и сдружились.

– Где? Вы с ним дружите?

– Да, а ты не знала?

– Не знала…

– А сдружились в армии.

– Ты был в армии? – еще более шокированным тоном спросила Камелина.

– Ну, положим, был. Военник показать? Я его тут таскаю с собой, а то любит наш военкомат с ментами нахватать кого попало, а потом уже выяснять, кто призывник, а кто нет. Еще любят уже отслужившим повестку выслать типа по ошибке.

В Серых Водах в начале июня происходила традиционная облава на уклонистов, в ходе которой под раздачу частенько попадали непричастные. Вообще, местный военкомат был средоточием зла, что породило легенду: это, дескать, от того, что в этом здании сидели чекисты во времена Сталина. На самом же деле тот дом, в подвале которого выбивали признания в шпионаже на японцев и убийстве Кирова, разнесло смерчем в семьдесят первом году. А здание современного построено и вовсе лет двадцать назад.