Татьяна Чебатуркина - Заговор вероятностей

Света сразу почувствовала себя лишней в этом сельском доме отчима, когда приехала. Мать мечтала забеременеть и родить, но пока безуспешно. Она наряжалась в Светины шорты, носила тонкие блузки без лифчика. Постоянные клиентки, девчата из парикмахерской, сожгли ей все волосы химическими завивками. И эти кудельки перекрашенных волос злили Свету.

Ей хотелось снова видеть свою мамку громогласной, резкой, немного даже хулиганкой, когда она командовала в своем вагоне пассажирами, и все ее немного побаивались, как будто их сейчас уличат в отсутствии билетов, хотя приготовленные карточки смирно лежали на крепко прикрученном к полу столике.

Избалованный блинчиками и пельменями Михаил раздобрел, разваливался после ужина без майки в старых потертых, застиранных, трикотажных брюках на горячем диване. И мать, сдернув красную в белый горошек косынку, то пыталась прилечь рядом с ним, прижимаясь плотно к его голому животу, то начинала делать массаж, оглаживая волосатую спину нежно, не обращая внимания на сидевшую в кресле Свету.

Свете не было здесь места. И не нужно было ей мчаться в эту деревенскую глухомань, где уже рано утром через открытое окошко, затянутое марлей, проникал, пропитывал все крахмальные занавески и салфеточки устойчивый запах свинарника, особенно, если поддувал северный теплый ветер.

Она промучилась почти весь месяц, все чаще ночуя у подружки, от которой вообще не было секретов. Днями валялись на песке и уходили с реки, когда становилось невмоготу от зноя даже в речной глубине, и можно было спокойно получить солнечный или тепловой удар.

И вдруг эта путевка. Спортивную сумку утрамбовала за пятнадцать минут. Отчим притащил из школы большой армейский рюкзак. Мать сунула метр белой резинки, на всякий случай, и новенький югославский раздельный купальник, который купила по великому блату на складе. Сумка получилась приличная по весу, но зато Света была рада, что прихватила в деревню батистовую новенькую ночную рубашку с оборочками вместо рукавчиков и вокруг шеи, выходное, из плотного шелка с вытканными розами на подоле платье и нарядные босоножки. Кепка и футболка остались в городе.

Пришлось взять простую белую косынку.

Успела на автобус, повезло с плацкартным билетом на боковую полку внизу, у самого туалета. Но, когда вздохнула запах разогретого масла, горящего угля, услышала гомон переполненного вагона, – почувствовала себя дома.

Деньги мать зашила на поясе спортивных брюк, в которых было невыносимо жарко. И Света, стесняясь, легла лицом к проходу, спиной к окну, и всю ночь дверь беспокойно билась у ее ног, охраняя спрятанную материну зарплату, которую было приказано тратить по минимуму: только на обратный билет, фотографии и самые дешевые экскурсии.

Беспокойная жаркая ночь закончилась в Саратове. Выстояла три часа в бесконечной очереди и каким-то чудом сумела закомпостировать билет на поезд «Новокузнецк – Адлер». На остальные поезда билетов не было.

Чтобы любить горы, нужно родиться, жить в заоблачных высотах, впитать с молоком матери торжество рождения каждого дня и отсвет первых лучей солнца в сверкающих снежных вершинах, косматые клочья тумана над срывающимися в ущелья бесконечными ручейками и речками, жизненную силу деревьев – великанов, цепляющихся на вывернутых гранитных скалах за воздух.

Утром дежурные приготовили картошку с говяжьей тушенкой, пересолили немножко и переложили лаврового листа, и этот аппетитный, сытный запах остался возле балагана с натянутой парусиной вместо крыши, улегся в большую костровую яму, повис на густых пушистых нижних ветках вековых пихт. Света хотела помочь девчонкам вымыть весь в саже закопченный котел, но Иван даже не подпустил ее к ледяной воде, отобрал и ее алюминиевую чашку:

– Нечего руки мочить, отошла от болезни, и, слава Богу! Держись от воды подальше!

И Света стала молча собирать мусор и забытые вещи: полотенце, влажные носки на кустах, кружки у костра, обрывки бумаг. И что ее поразило? Огромная мусорная куча пустой тары из-под вина, водки, дорогих коньяков. Неужели привычка отдыхать от работы – это обязательное распитие, даже в объятиях прекраснейших гор? Или своеобразная победа над собой, предпринятые потуги, физические нагрузки должны обязательно чередоваться расслаблением, плаванием в волнах слабости и призрачной легкости винного опьянения? Интересно, а до других кордонов тоже доносят в рюкзаках спиртные запасы? Но об этом решила особенно не распространяться. Пили ведь не в одиночку, под кустом, а в кругу своих сверстников. Интересно, а Иван был в их числе?

Солнце светит мягко, задерживаясь на вершинах близких к тропинке деревьев, или выглядывает из-за неизвестной горы, развесив вдалеке яркую корону безжалостных лучей, выхваченных, вырвавшихся из какой-то каменной западни.

Тропа поднимается в гору, и видны только пятки легко прыгающих, как козочки, девчонок, но постепенно эта видимая легкость заменяется неторопливой поступью уставших ног.

С каждого поворота тропы открываются все время меняющиеся великолепные виды вокруг. Ущелье то расширяется до двухсот метров, и река мелеет, зеленая вода светлеет от склонившихся деревьев, пенится бурунами с белыми гребешками, обвиваясь вокруг каждого подводного валуна, приглашая перейти на другую сторону по влажным, гладким, обтесанным водой за сотни лет зеленовато-серым диким камням, и залезть в таинственную чащобу.

И все время такое впечатление, что кто-то оттуда, из-за деревьев наблюдает за тобой, причем чувствуешь взгляды не одних, а множества глаз. И не поймешь, но полумрак зарослей таит скрытую опасность, предупреждение, что из зеленой западни может прозвучать вдруг резкий хлопок выстрела.

К реке падают крутые скальные склоны, и в некоторых местах ущелье сужается до двадцати метров. Тропа, выбитая в склоне горы, иногда поднимается в гору, иногда спускается до самой воды, огибает нависшие карнизы и хаотичные нагромождения каменных глыб. Со скалы, выступающей на самом конце хребта, открывается изумительный вид на ущелье Лабы. Внизу громоздятся потрескавшиеся, обомшелые утесы. Далеко внизу пенится в тисках ущелья река, обрамленная темными пихтами, спускающимися местами к самой воде.

Света уже привыкла, что Иван шел вторым, за Валентиной, словно спешил запомнить маршрут, чтобы, в случае чего, самому пройти без помощи проводника.

Сейчас ни Ивана, ни Петра Ивановича ни впереди, ни сзади не было. Девчата медленно переставляли ноги, мысленно торопя обеденный привал. И, когда привал объявили, Света тоже почувствовала в икрах непривычное для тренированных ног напряжение. Рюкзаки положили один за другим вдоль поднимающейся тропы, и они так сиротливо смотрели на уставших путников, словно опасались, что их здесь так и оставят, бросят на произвол судьбы.