Наталия Мадорская - Мужчина моей мечты. Ироническая проза

– Будешь, будешь! – сказала Танечка. – Извини, болтаю, сама не знаю, что. Ты и французский знаешь?

Он кивнул. А откуда? Надо же! Были гувернантки? А чего же молчал?

– Вредно тогда было много говорить, объяснил Стас. – Помнишь, я все пять лет проходил в одном сером костюме и двух рубашках – голубой и красной? А тебя не удивляло, что у них всегда был новый вид?

– И в голову не приходило.

– Так вот, отец из-за границы привёз мне пять импортных одинаковых костюмов и много рубашек и сказал: не вздумай рассказывать, как ты живёшь. Зависть, как известно, сделала революцию. Я даже на занятия ездил на такси, а останавливался за углом, – понесло его на откровенность.

– С ума сойти! – воскликнула Танечка! – Вот жених был! Где были мои глаза? – она вздохнула. – А я так хотела знать хоть один иностранный язык, пыталась учить, но терпения, видать, не хватило. Мне и сейчас хочется узнать, о чем он сейчас поёт, этот певец?

– Это Адамо, – объяснил он. – А о чем поёт? О чем все они – о любви.

– Понимаю, что о любви. А конкретнее?

– «Падает снег. Ты не придешь сегодня вечером. И в моём сердце царит ночь…»

– Сильно сказано, – прошептала Танечка.

– Тихо. – Сказал Стас, прислушиваясь.

– «Ты не придешь, кричит во мне мое отчаяние, но… падают снежинки, невозмутимо кружась…»

Музыка смолкла.

– А что ещё передавала Лариса? – спросил он вдруг.

– А привета тебе, что, мало? – кокетливо удивилась Танечка.

– Не знаю. – Ответил Стас.

«Пожалуй, мне ее хватит», подумал он про Танечку и, отведя ее на место, подошел к группе однокурсников, чтобы сфотографироваться вместе с ними.

«… Завидую тебе, – сказал ему отец в первый день занятий в университете. Вот придешь ты на лекцию, а там – такие розаны! Ведь, всем вашим девчонкам по 17—18 лет. Завидую!»

На первом занятии Стас внимательно оглядел всех будущих геодезисток, с которыми ему предстояло учиться пять лет в одной группе, но обещанных «розанов» не нашёл. Девочки показались ему некрасивыми, плохо одетыми и какими-то деревенскими. А вот у математиков – это да! Поэтому, когда волею судеб две группы – математиков и геодезистов – поехали вместе на «картошку», он, вспомнив папу, «теряться» не стал, пересел в машину к математикам и очутился вдали от родной группы.

И влип по полной! Что тут было! По приезде его группа устроила собрание. «Ты предал своих!» – кричала пучеглазая кубышка Фира Давидович, комсорг. – «Так не поступают товарищи!» – вторили другие, в основном, девчонки, парни молчали.

Ещё бы! Что это было, как не предательство? В группе из двадцати человек всего шесть мальчиков, и самый симпатичный из них…

Стасик по совету отца каялся, бил себя кулаком в грудь, обещал, что никогда больше… Ларису он на собрании не помнил: то ли она молчала, то ли её не было.

Он встретил её буквально через день у своего дома. Как потом оказалось, они жили на одной улице, но в разных её концах. Столкнулись носом к носу.

– Ты тоже со мной не разговариваешь? – спросил Стас.

– Почему? – она удивлённо скосила на него зеленые глаза и похлопала огромными ресницами.

– Группа мне объявила бойкот, знаешь? За то, что я на картошку поехал не с вами.

– Если все наши за бойкот, то я против. Я что-то слышала, но не поняла. С нами, не с нами ты поехал – какая разница? Ну, поехал, ну не поехал? Что с этого?

Эти слова задели его почему-то больше, чем сам бойкот.

– А как там было весело, какие там были звезды ночью над заливом! Сашка Шмыров стихи читал, Бернса: «Ты свистни, тебя не заставлю я ждать! Ты свистни, тебя не заставлю я ждать! Пусть будут браниться отец мой, и мать. Ты свистни – тебя не заставлю я ждать! – процитировала она и засмеялась.

Неожиданно Стасу показалось, что в груди его что-то встрепенулось, щелкнуло, и оттуда забил мощный фонтан дикого вранья. Захлебываясь и глотая слова, он стал рассказывать, что вообще-то он швед по национальности, и сейчас они вместе с отцом исследуют затонувший в Балтийском море корабль, на котором некие пираты перевозили золото.

Лариса слушала его, открыв рот, а потом сказала деликатно:

– Мне кажется, ты сочиняешь.

– Ну, и молодец, что не веришь, – ответил он.

С этих пор они иногда возвращались с занятий вместе, шли, разговаривая ни о чем, и как-то сразу он попал в зависимость от её взглядов, улыбок, смешков, нахмуренных бровей или сияющих глаз.

…Между тем танцы временно прекратились, и ведущий вечера Генка Цапля, выпивоха и бабник, попросил всех занять свои места.

– Жизнь – неожиданная штука, – торжественно заявил он. – Не все наши товарищи работают по специальности. И мне приятно представить вам артиста эстрады Александра Шмырова!

Размахивая длинными руками, Сашка поднялся на эстраду и занял позу Ленина на броневике.

– Андрей Вознесенский: «На плотах». – Сделал он паузу.

– «Нас несёт Енисей, как плоты, над холодной и чёрной водой. Я – ничей! Я не твой! Я не твой! Я не твой! Ненавижу провал твоих губ. Твои волосы, платье, жильё! Я плевал на святое и лживое имя твоё!..»

Что-то было в его чтении такое, отчего разгоряченная банкетом публика замолчала. Потом был Бернс, которым когда-то восхищалась Лариса:

– «Ты свистни, тебя не заставлю я ждать!»

– А Шмыров женился, не знаешь? – спросила Танечка, вновь оказавшаяся рядом со Стасом.

– Свистит до сих пор. – Ответил он. И пояснил: – Выбирает…

…Мужчиной в физиологическом смысле этого слова Стас стал на первом курсе, очутившись ненадолго в какой-то пьяной кампании. Процесс ему понравился. С тех пор в любом обществе он безошибочно и точно определял девушку, которая не откажет. Пара дежурных фраз и комплиментов, потом – ресторан, потом к себе на квартиру. Разумеется, если родители отсутствовали. И что интересно – ни с одной из них он не встретился дважды – таково было его правило.

К Ларисе это не имело никакого отношения. Он мог поклясться, что в его тяге к ней не было никакой физиологии: хотелось видеть ее, слышать, сидеть рядом.

– Ты меня любишь? – однажды неожиданно спросила она, когда они сидели вдвоём на подоконнике в студенческом общежитии.

Он даже подскочил от возмущения:

– А почему это я должен тебя любить?

Лариса, видимо, обиделась и с неделю его избегала, а он за эту неделю похудел килограмма на два. А ведь ему казалось: он говорил правду. Она была не в его вкусе. И ещё все время представлялось – если кто и дышит к кому неровно, так это не он, а она.

– Чего это ты теряешься? – сказал ему как-то Шмыров, кивнув в сторону Ларисы.

– С чего ты взял, что я теряюсь? – возмутился Стас.

– Так видно же за километр, – заржал Сашка, – что ты у неё на коротком поводке. Трудный объект, я тебе доложу. Хочет, чтобы к её пьедесталу мужик полз на коленях с розами в зубах, но таких желающих в наше время нет.