Илья Тамигин - В начале было трое. Ироническая шпионская фантастика

– А что, наш сын не может?

– Не может, к зачету с Оленькой готовится!

Яков Петрович положил гитару, встал и направился в прихожую одеваться. Перед дверью в комнату сына притормозился, прислушался. Сквозь магнитофонную музыку отчетливо доносились чмоки поцелуев и сдавленный голос Олечки, однокурсницы сына:

– Осторожнее! Чулки не порви!

Ухмыльнувшись одобрительно, оделся и пошел в гастроном на углу.

Отстояв очередь за яйцами и купив хлеба, вышел на крыльцо. Стоял март, днем все таяло, но к вечеру опять подмораживало. Держа в одной руке кулёк с яйцами, а в другой – авоську с хлебом, дядя Яша сделал шаг и… Ноги его разъехались, левая нелепо подвернулась. Пытаясь удержать равновесие, он взмахнул авоськой, но тщетно: падение завершилось, что-то захрустело, боль в щиколотке прострелила до самых зубов, затылок совместился с чем-то твердым… и наступила темнота.

Скорая приехала быстро.

Дядя Яша уже очнулся, но его мутило, как с похмелья, и ногой двинуть было больно. Доктор в белом халате наклонился над ним:

– Что болит-то, а?

– Голова… И нога… А яйца, яйца целы? – пробормотал дядя Яша слабым голосом.

– Яйца?! Г-м, сейчас посмотрим…

– Да не эти…

– А, куриные! … Только три штуки разбились! А очередь большая за ними? … Сейчас мы Вас в больницу: перелом лодыжки и сотрясение мозга.

Так наш герой попал в травму.

…Нет, Портос, водка – это не то, что коньяк. Разве Вы не пили её в 1812 году в Москве? …Ах, да, это было после Вас… Ну, ничего, наверстаем пробел в Вашем образовании… Человек! Два раза по сто грамм водки!

Когда дядю Яшу вкатили на каталке в палату, семь глаз уставились на него с интересом и любопытством.

– Вот, принимайте пополнение! – гордо заявила санитарка Люба, помогая новичку перелезть на койку.

Потом погладила его по голове и ушла. Людей она любила, а мужчин – особенно.

Дядя Яша, неловко путаясь в пижаме не по размеру, сложил в тумбочку уцелевшие яйца, хлеб и папиросы.

– Разрешите представиться! – кривовато улыбнулся он (голова ещё побаливала), – Яков Петрович Соколов, сотрясение мозгов средней тяжелости и закрытый перелом лодыжки.

Все по очереди отрекомендовались, но имена дядя Яша с первого раза не запомнил. Из четырех сопалатников один был парнишка лет семнадцати со сломанной рукой на «самолете», двое мужчин лет тридцати пяти – оба с гипсом на ногах, и дедуля лет восьмидесяти, с пиратской повязкой через левый глаз.

– А что, Яков Петрович, в преферанс играешь? – с надеждой вопросил назвавшийся Александром, с гипсом на правой ноге, – А то мы третьего никак найти не можем!

– Играю, конечно! – ответил дядя Яша, – Только не сегодня, голова ещё не тово.

– Ура! – воскликнул одноглазый дед, назвавшийся Олегом Михайловичем, – Значит, завтра пулю распишем!

Он готовился к плановой операции, но дядя Яша не понял, что именно будут отрезать.

– А как насчет…? – щелкнул по горлу третий из взрослых, таксист Иван.

– Нет, не увлекаюсь я этим.

Тот помрачнел:

– Опять, значить, по всему отделению партнеров искать!

А юноша Кирюша ничего не сказал – он читал книгу братьев Стругацких.

Поговорили на всякие темы. Дяде Яше объяснили, что больница эта – клиническая, а значит, будут его изучать студенты. И студентки, среди которых много о-очень симпатичных! Спортсменки, комсомолки, красавицы, да!

Не успели мужчины со вкусом закончить обсуждение этой неисчерпаемой темы, как дверь открылась, и в палату вошла прям-таки этуаль, в туго подпоясанном по осиной талии белом хрустящем халатике. Ей было лет восемнадцать. В изящной ручке она держала жалом кверху шприц на двадцать кубиков, то-есть большой.

– Соколов кто? – спросила она деловито, но видно было, что волнуется отчаянно, и укол собирается делать первый раз в жизни.

Все молча указали на дядю Яшу.

– Обнажите мускулюс глютеус, больной! Я введу Вам внутримышечно магнезию!

– В глютеус не дамся! – быстро ответил дядя Яша, и прикрыл руками пах, – Коли, дочка, в задницу лучше!

Сопалатники весело захихикали. Студенточка покраснела, рука у нее дрогнула, и игла вонзилась в напрягшуюся ягодицу только с третьей попытки. Дядя Яша все это перенес мужественно.

На другой день с утра его навестила Шура, которой он позвонил с вечера. Поохала, принесла домашнего пирога, также беломору и чаю. И баночку варенья. Яйца и хлеб забрала. Потом, после завтрака были процедуры и обход, а после обхода сели играть в преферанс. Все трое были примерно равны по силе, но дяде Яше везло, и он выиграл шестьдесят восемь копеек. Играли также после обеда и после ужина. Выигрыш возрос до двух рублей! Олег Михайлович лег спать, а дядя Яша уселся чаевничать с Александром, оказавшимся по профессии гитаристом, причем высочайшего класса. Играл на классической гитаре, знал и семиструнную, цыганскую. На этой почве они и сдружились.

Следующий день был несколько необычен: всех, кроме Якова Петровича обуяла тяга к творчеству.

Александр, достав из тумбочки нотную бумагу, сочинял что-то, мыча себе под нос. Кирюша рисовал по памяти портрет студенточки с тонкой талией – выходило очень похоже и слегка эротично. Пару раз попросил дядю Яшу очинить карандаш, так как сам одной рукой не справлялся. Олег Михайлович, конструктор, тоже что-то чертил и высчитывал на логарифмической линейке. Иван-таксист строил карточный домик, чего за ним отродясь не замечали. И не оторвать никого!

Преферанс не состоялся, и дяде Яше стало скучновато. Почитал немного, погулял, хоть на костылях и было очень неудобно. После тихого часа ушел в холл смотреть телевизор. Когда вернулся к ужину, вся палата все ещё творила не разгибая спины. Даже разговора душевного ни с кем не получалось до самого отбоя, пока сестра не погасила насильно свет!

Назавтра повторилось то же самое, с той лишь разницей, что Иван стал вырезать из дерева миниатюрную модель трехмачтового парусника, с целью размещения её в пустой бутылке из-под Столичной.

– В подарок, доктору! – объяснил он.

Кирюша закончил портрет практикантки, которую, как выяснилось, звали Юлечкой, и пошел дарить. Судя по его довольной физиономии по возвращении, и отпечатку губной помады на щеке, дарение прошло успешно. Он немедленно принялся за новый рисунок.

И так день за днем! Все четверо лихорадочно творили, дядя Яша скучал.

Александр писал пьесу за пьесой, и по вечерам исполнял их тихонько на гитаре, которую ему принесли друзья. Яков Петрович завистливо косился на инструмент: уж больно был звук замечательный, да и качество отделки.

Кирилл задарил персонал портретами и перешел на шаржи. Особенно смешно у него получился палатный доктор, Ашот Семенович, но тот не обиделся, а, наоборот, повесил шарж в ординаторской рядом с другими рисунками.