Артур Прокопчук - Смута. 1985—2004

Сообщение ЦК, Президиума ВС и Совмина:

«В ночь с 8 на 9 апреля в городе Тбилиси на площади у Дома правительства в ходе пресечения беспорядков, спровоцированных экстремистскими, антиобщественными элементами, пострадала группа людей из числа гражданских лиц и военнослужащих. В результате возникшей давки погибло 16 человек»… («Известия», 10 апреля 1989 года).Стало ясно, что там произошла катастрофа гораздо большего масштаба.

Наученный советской прессой выуживать из-под строк правдивую информацию, я понял, что это повторение событий 1956 года, когда в годовщину смерти Сталина, из толпы поклонников вождя, тбилисских студентов и старшеклассников, власти умудрились сделать чуть ли не революционное выступление, спровоцировали ожесточение жителей города и всеобщее презрение к фальсификации событий официальной советской прессой. Тогда это был первый послевоенный, «успешный опыт» неуклюжей советской государственной машины в разгоне своих собственных граждан, безоружных людей, пулеметными очередями и танками.

Иза Гигошвили, моя первая жена, рассказывала мне, как она несколько часов пролежала в тот день, вместе со своей напуганной теткой «Катушей» (Екатерина Джикия), под кустом Александровского сада, где стоял памятник вождю, вокруг которого и разворачивались события 1956 года. Они долго боялись подняться, а тетушка закрывала «для безопасности» голову от трассирующих пуль платком.

Официальная пресса тогда молчала, о событиях передавали свои впечатления очевидцы, но, как в свое время в Новочеркасске, о расстреле узнали вскоре очень многие. Вот, к слову, я получил сегодня копию газеты «Тбилисцы» N 14,за март 2010 года, и там статья Семена Крихели «Как я был революционером». Было ему тогда 16 лет, и учился он в школе, расположенной неподалеку от митинга в Александровском саду. Все он помнит – и митинг около статуи Сталина, на котором выступали известные грузинские поэты, например, Григол Абашидзе, лауреат Сталинской премии. И поход активистов митинга к первому секретарю ЦК Гр. ССР Мжаванадзе, который потом шел во главе колонны демонстрантов. И новую колонну, в основном, студентов, которая направилась к гостившему тогда в Тбилиси, в загородной правительственной резиденции, маршалу Чжу-Дэ, соратнику Мао Цзе Дуна.

В той же публикации было приведено воспоминание моего коллеги по Институту кибернетики Марка Перельмана, который тоже был свидетелем этих событий. Он до сих пор помнит и о танках в городе, и об оцеплении войсками Главпочтамта на проспекте Руставели, и о двух городских кладбищах, где есть ряды могил, погибших в один и тот же день…

Потом еще не раз случалось нам узнавать об «отдельных неполадках в пробирной палатке» великого и могучего СССР, как например, об известном Новочеркасском расстреле рабочей демонстрации в 1962 году. Сведения об этих событиях тщательно скрывались, а просочившаяся информация подвергалась такой цензуре, такому искажению, что реальность превращалась в анекдот, вроде одесского «Куба – да, масла – нет». Однако я не хочу отвлекаться, мне важнее рассказать о других, более близких и ранящих меня событиях, иллюстрирующих всю глубину обмана и лжи советского народа властной верхушкой, партийными идеологами, продажной прессой, «специалистами» из органов.

Некоторые положительные сдвиги в устроении державы, несомненно, происходили и свидетельствовали о том, что в глубинах этого спящего монстра, наконец, происходят, пусть пока и не большие, но уже заметные перемены. Однако настроенность власти на подавление любого признака изменения этого искусственного и натужного строя сохранялась по-прежнему.

А как советская власть охраняет свои устои, мне не надо было рассказывать. Я здесь, в советской стране, долго прожил и, к сожалению, никогда не чувствовал себя счастливым, почти все помнил (счастье – это иметь крепкое здоровье и ничего не помнить, Э. Хемингуей).

Я понял, что лететь в Тбилиси надо как можно быстрее, чтобы увидеть все своими глазами, обнять своих близких, друзей, родственников. В конце концов, просто успокоиться, удостовериться, что они живы и здоровы – дочь с мужем, мои маленькие внуки, вся многочисленная родня. И, конечно, я был полностью солидарен с оставшимися там, за хребтом Кавказа, где была в ходу шутка – «коммунизм – не за горами».

Через неделю после сообщения о «беспорядках» я уже прилетел в Тбилиси, чтобы увидеть все своими глазами.

До Дигоми, точнее до Дигомского массива (так тогда назывался новый район города), где жила моя дочь с мужем и детьми, где я и остановился, слава Богу, эти события не достигли. Все ограничилось, как оказалось, центром города, проспектом Руставели, площадкой около Кашветской церкви, Домом художников и Домом правительства, вокруг которого кипели страсти, и на ступенях которого объявили многодневную голодовку несколько сот тбилисских юношей с требованиями отделения Грузии от СССР.

На следующее утро я сел около своего дома в Дигоми на автобус и вышел около почтамта на Руставели. Я всегда любил прогулку по этому нарядному и какому-то праздничному в любое время года проспекту. Народу было не более обычного, но на гранитной обочине проспекта, на ступенях Дома правительства, лежали горы цветов. Кое-где стояли сгорбленные женщины, определить возраст которых было невозможно. Как обычно в Грузии, некоторое время после панихид и похорон, женщины были в траурных одеждах – во всем черном, с черными кисейными платками на головах, почти закрывающих лица. Точное число жертв еще не было известно, по слухам погибло около 20 человек и почти все погибшие оказались женщинами. Причины гибели в разговорах очевидцев предлагались разные – от саперных лопаток, которыми орудовалисолдаты, до раздавленных в потасовках при выдавливании войсками ночного сборища у Дома Правительства.

Позже стали говорить и об отравлении многих демонстрантов во время разгона толпы специальными средствами, что очень долго категорически отвергали официальные лица и вторящие им «средства массовой информации». Через короткое время весь Тбилиси уже знал примерное число погибших, пострадавших с разными телесными повреждениями и отравленными. За помощью в больницы и клиники обратились около трехсот человек. В таком городе, где все друг друга знают, и многие состоят в родственных отношениях, эти сведения и новые для горожан слова – «саперные лопатки» и «черемуха», быстро вошли в обиход. А ведь начиналось все достаточно мирно и спокойно.

Митинги перед Домом правительства, которые стали проходить почти каждый день с начала марта и были сначала связаны с «абхазским вопросом» об отделении автономии от Грузии, плавно перешли в требования митингующих о выходе Грузии из СССР. На этих ежедневных, непрекращающихся с утра до вечера, стихийных сходкахпобывал почти весь город, и в некоторые дни на широких ступенях парадной лестницы Дома правительства собирались тысячные толпы горожан. Многие оставались и на всю ночь, а позже начались и голодовки на этой же лестнице. Учебные институты и школы города прекращали занятия, что особенно радовало тбилисскую молодежь. «Гижи марты» («сумасшедший март», груз. яз.) пьянил ветрами долетающими из Баку пробуждающийся после зимы город…