Артур Прокопчук - Смута. 1985—2004

Исторический, продолжающийся два столетия геноцид беларусов, превосходит в несколько раз геноцид армян турками.

Чудом сохранившаяся интеллигентская прослойка России (и в еще большей мере Беларуси), с признаками былых «властителей дум», все утоньшалась, и замещалась, а точнее подменялась советскими «специалистами», – «красной профессурой», называвшимися в газетах «новой, советской интеллигенцией». Эта часть населения легко освоилась под девизом «народ и партия едины» в новой реальности и встраивалась во все советские структуры, опору власти, пополняя время от времени, из своей среды верхние политические эшелоны управления страной. Люди из этого лагеря до сегодняшнего дня все подсчитывают жертвы ГУЛАГа и пытаются доказать на основе «новых, истинных» документов, что расстрелянных НКВД было, например, не три миллиона, а два, или что в лагерях от пыток, голода и ежедневных унижений умерло заключенных на миллион меньше.

Вот такое выросло племя новых вурдалаков, потомки советских янычар, сподвижники чекистов, дети и внуки партийных работников, не гнушающихся самыми низменными средствами для достижения своего благополучия. Размеры этого клана и их аморальность не поддаются никакому измерению. Тут уж не до Достоевского с его «слезой ребенка»…

И все же, к концу 80-х, колеса скрипучей арбы социализма в восточном блоке «стран народной демократии» стали разъезжаться, которое куда. Тон задавала польская «Солидарность», выбравшаяся, наконец, из подполья, признаннаякоммунистическим правительством генерала

Войцеха Ярузельского. Видимо, уроки «сибирских университетов» не прошли для генерала даром (он отбывал срок в Ойротском лагере, Алтай, 1940—1943 г.г.). Ему удалось «спустить на тормозах» всенародное буйное ликование по поводу полного изгнания из Сената коммунистов ПОРП во время почти свободных выборов в Сейм и Сенат. Сил, а может быть, и средств у Советов на подавление польских вольнодумцев уже не хватило. Думаю, что и ввод нового контингента советских войск с непременными танками, как в свое время в Будапеште в 1956 или Праге в 1968 году, не дал бы результата, а привел бы к страшной резне. Советское время заканчивалось и не видеть этого уже было невозможно…

Наступало новое время – время революций, в каждой коммунистической стране или республике старую власть сменяла новая, где совсем бескровно, где немного попороли розгами коммунистов или побегали за местными сотрудниками КГБ, укоренившегося во всех странах со времен «верного ленинца» Дзержинского и структур Менжинского и Артузова. Где совместное сопротивление компартийцев и спецслужб было послабее – там все закончилось и потише. Компартии всех стран разбегались…

Горбачев и его команда с изумлением взирала на стихийные праздники ликующего населения, освобождения стран коммунистического блока, народные шествия и демонстрации. Советский партийный аппарат стал ходить пешком, прижимаясь к стенам. Когда я нос к носу столкнулся на переходе через Садовую с Лигачевым, сподвижником Горбачева и одним из самых влиятельных членов Политбюро ЦК КПСС – автором и идеологом «сухого закона», который куда-то двигался в общем потоке, я понял – «им» пришел конец.

А тут и стена берлинская не выдержала напора людской стихии. Германская Демократическая Республика, рай для ограниченного контингента советских туристов и советских войск (ОГВ), прекращала свое существование. Но с продуктами в гастрономах Москвы становилось все хуже, особенно с детским питанием, что меня больше всего и волновало. Мы уже пережили «полное изобилие» при Хрущеве, когда в Тбилиси, где я тогда работал, хлеб делали из «лобио» (фасоль), и усилия Брежнева по вводу талонов на мясо по предприятиям, и его знаменитую «Продовольственную программу СССР», от которой остался лишь анекдот о «вырезке» из нее. Только дети, – моему младшему сыну исполнилось уже 4 года, – ничего этого знать не хотели и, прямо по Гоголю, «от праздности завели себе привычку трескать», причем по несколько раз в день. Я иногда, когда особенно «подпирало», уезжал в Минск и возвращался оттуда с беларускими колбасами и «палендвицами», которые покупал на Комаровском рынке. В магазинах тогда и там было не густо, но Минские базары еще «дышали», да и цены там были не московские.

Московские власти ввели в обращение «Удостоверение москвича» с фото и какой-то печатью, которое давало право на получении некоторой толики продуктов в длиннющих очередях в гастрономах. 300 граммов сыра, которые расталкивая очередь локтями можно было получить, отмечались продавцом в какой-то тетради, имело ли эта запись смысл для госучета, я не знаю. Пустые прилавки были главным признаком того, что власть долго не удержится.

Приехавшая к нам в гости из США, знакомая моей жены по берлинскому университету, Барбара, или Варя, как мы ее звали, с удовольствием становилась в очередь за продуктами, с удостоверением моей жены, с записной книжечкой в руке, и заносила себе на память ядреные выражения «могучего русского языка». Она была профессором филологии и вела курс русского языка в университете Сан-Диего. Мы же, так сказать, читающая Россия, подняли тираж газеты «Аргументы и факты», кажется выше 30 миллионов, по крайней мере, она в те годы попала в книгу рекордов Гиннеса. А почитать истосковавшемуся по правде российскому жителю было в этой газете достаточно. Открывалась эпоха либерализма, совершенно новое слово для тех, кто родился после 1937 года, появлялись новые личности, доселе нам неведомые, вроде Травкина или Богачева с Жириновским, образовывались новые партии – Демократическая Россия, Солидарность, ЛДПСС и Объединенный Фронт Трудящихся и т. д. Обсуждались пути движения российского общества. Куда надо было двигаться – никто толком не представлял. Наступал 1990 год…

Если бы не исчезновение брата Арустама, у которого я бывал когда-то в гостях в Баку, если бы не мои поиски его через «Красный крест», если бы не было бегства всей семьи Харазянц из азербайджанской столицы, то мы бы в Москве ничего и не узнали о тех страшных событиях начала 1990 года. Поясню кто они такие, Харазянцы, в нашей семье.

Моя сестра Майя была замужем за бакинским армянином, Арустамом Харазянц, и все что там происходило болезненно

затрагивало и наш беларуский клан. Армяне снова, как и в начале века, перед первой мировой войной в Турции, подверглись физическому истреблению. Повторение тех давних событий в «социалистическом» Баку казалось неправдоподобным. Бегство армян из полыхавшего ненавистью города стало еще одним следствием «единственно правильной, сталинской национальной политики». Это были страшные дни. Сравнительно недавно, мне попалась заметка, в которой было изложено, как великий шахматист, Гарри Каспаров, арендовал тогда самолет и вывез сколько смог армян из взбудораженного и охваченного националистическим угаром Баку. Каспарову до сих пор не могут простить его отношение к событиям, очевидцем которых он был: