Николай Углов - Соленое детство в зоне. Том II. Жизнь – борьба!

Но не все студенты так делают. Многие прогуливают, ходят на танцы, знакомятся с местными красивыми дивчинами. Вечерами собираемся в общежитии. В комнате стоят штук пятнадцать коек. Был у нас в группе один красавчик – Самохин. Один раз приходим – он лежит на своей койке под одеялом, укрытый с головой, и с ним какая-то девушка. Мы поразились! Начали перешёптываться, переговариваться, а ей хоть бы что! Лежит молча в обнимку с ним – только угадываются под одеялом контуры тела. После одиннадцати вечера тихонько ушла. Мы так и не заметили её лица. Утром подсмеиваемся над ним. А он стал ходить на завод через день. Приходим вечером в общагу, а девка опять с ним под одеялом! Целый день без нас так и лежат. Утром умываемся. Сашке говорю:

– Слушай, какая бессовестная! Что за девка? Ты хоть видел её лицо?

– Нет, и видеть не хочу! Проститутка она! Разве нормальная девушка придёт в мужское общежитие? Отмороженная шлюха!

– Саша! А может у них любовь! И лежат они под одеялом тихо, даже не шевелятся. Может, между ними ничего и не было?

– Наивный ты! Пролежать весь день в постели с голой женщиной и ничего нет? Это только ты можешь ходить впустую по полгода и даже не поцеловать девушку.

Так весь месяц нашу комнату в общежитии посещала эта таинственная незнакомка. Самохин от всех вопросов просто отмахивался. Да и мы не особенно досаждали ему этим.

Второй месяц преддипломной практики проводим в Енакиево. Этот город гораздо больше – население тысяч сто. От Дебальцево находится в пятидесяти километрах. Да и Енакиевский металлургический завод гораздо больше Дебальцевского. Четыре огромные доменные печи,

коксохимический завод, прокатный стан: огромнейшее предприятие, не уступающее Ново-Липецкому комбинату! Здесь уже не было свободного посещения, и мы находились в цехах целую смену. Всем выдали временные пропуска. Особенно я любил смотреть за работой огромного прокатного стана – метров пятьсот его длина! Раскалённый металл гоняют, режут, прессуют, вальцуют, обрабатывают, как хорошая хозяйка раскатывает и нарезает тесто на пирожки, пельмени и вареники. Прокатный стан выпускает как заготовки, так и сортовые профиля – швеллера, балки, уголки, арматуру и проволоку. В общежитии не открываем даже форточку – в городе ужасный воздух. Доменные печи коптят круглые сутки, но особенно донимает коксохимический завод. От его гари першит в горле, все кашляют.

Лёшка как-то говорит:

– У нас в Липецке заводов побольше, а воздух чище! Почему? Сашка Камынин (тот всё знает!) отвечает:

– А потому что везде надо варить башкой! Когда эти заводы строили, не учли розу ветров!

– Это что такое?

– Направление господствующих ветров! Вот теперь потомки и отдуваются.

Вечерами практически все сидим в общежитии. Только чернявый, небольшого роста, симпатичный Семёнов успел познакомиться с девушкой и пропадает вечерами на свиданиях. У них романтическая любовь и он, захлёбываясь от восторга, рассказывает, как они любят друг друга. Ещё один любитель девушек – Щептев каждый вечер «на свободной охоте» – таскается по танцам. Он брезгливо говорит:

– Мне романтика «до шапки»! Важен результат! Что там сюсюкать! Вали их, и всё!

Я искренне ненавижу его и абсолютно стараюсь не общаться с ним. Противный и тщеславный парень! Маленький, щуплый и некрасивый. И всё-таки однажды вечером, уже перед отъездом, он заходит в общежитие и радостно орёт:

– Есть жертва! Завалил одну хохлушку! Прямо в подъезде её дома обработал!

Мы не реагируем. Мне кажется, что он просто хвастается. А сердце тревожится за Лидку Зайцеву и Еву. Как бы они не наскочили на такого проходимца.

И вот мы уезжаем из Енакиево. Сидим в зале ожидания на вокзале. Людей не особенно много – человек пятьдесят. Уютный зал, кафельные полы, длинные деревянные скамьи. На дальней скамье в углу целуется Семёнов с провожающей его девушкой. Она и впрямь красивая. Мы немного завидуем ему. Про себя думаю:

– Вот надо же! Здесь, вдалеке от дома он нашёл свою любовь! Молодец! И не стесняется никого, целуются напропалую! Я бы никогда так не смог! Счастливый человек!

Мои мысли прерывает голос подошедшего пьяного мужика:

– Ну чего сидишь? Гитара для чего у тебя? Скучно. Сыграй что-нибудь! Я отнекиваюсь. Он настаивает:

– Для чего тогда таскаешь гитару? Совсем не умеешь?

– Я учусь только.

– Давай, как умеешь. Не стесняйся! Давай, давай!

Я исполняю довольно хорошо «Весенний вальс», затем, похуже «Колокол». Пою с сопровождением «Бессаме мучо». Разыгрался, собралась толпа. Оказывается, гитара чертовски хорошо звучит в высоком здании вокзала! Мужик рядом:

– А «Цыганочку» можешь?

Я с ошибками, но дважды повторяю её. Мужик вовсю выплясывает! Этот случай запомнил на всю жизнь! Больше у меня не было такого успеха никогда.

Подходит поезд – мы уже в вагонах. На наших глазах разыгрывается настоящая трагедия. Семёнов с девушкой, не стесняясь, и не обращая ни на кого внимания, плачут, обнимаются. Поезд трогается. Она не отпускает его, плачет навзрыд. Он запрыгивает в вагон – она кричит не своим голосом! Он опять спрыгивает к ней. Все люди смотрят на них, женщины тоже все плачут. Проводница кричит изо всех сил на Семёнова. Всё! Он отстаёт!

Из последних сил догоняет другой вагон. Его девушка падает на перрон и истерически воет!

Мы все потрясены! Вот это любовь! Долго все успокаиваемся. Приходит весь в слезах Семёнов. Сразу забирается на полку, отворачивается. Мы молчим.

Перед самой защитой диплома, в апреле 1959 года в техникуме состоялся кросс выпускников. Бежали ровно один километр. Всю дистанцию мне было легко. Рядом тяжело пыхтели могучий Герасимов, Огурцов, Панин и все остальные. Но особенно меня поразил Быков – ему также было тяжело. Но ведь он отслужил в армии! А там же, говорили, кроссами замучают! За сто метров до финиша я бежал внутри большой толпы. Все были бледные, потные и еле переставляли ноги. Мне же было необычайно легко, и я мог бы оторваться от всех, но испугался, боясь прослыть выскочкой. Но этот случай впервые показал мне, что бегать мне приятно и я сильнее многих, хотя никогда не тренировался и был далёк от спорта. Я начал задумываться над этим.

Перед защитой диплома страшно волновались. Мы решили с Лёшкой для смелости выпить по стакану портвейна. Купили на двоих бутылку. Сашка Камынин разозлился:

– Вы что, с ума сошли? Да вы же опьянеете, и вас просто не допустят к защите! Тем более в списках на защиту ты, Колька, один из первых! Даже не вздумайте!

Утром, не позавтракав, мы всё-таки хватанули по неполному стакану вина. Когда вызвали для защиты диплома четвёртым меня, то состояние ещё было неважнецкое. Я развесил на досках чертежи термообрубного отделения литейного цеха и невнятно начал докладывать. Директор техникума недоумённо смотрел на меня. Он, видно, догадывался о моём состоянии. Записка и чертежи у меня были на отлично, но всё испортил мой доклад. В итоге мне поставили «хорошо». Я с облегчением вздохнул и через три дня с новеньким дипломом поехал в Кисловодск на две недели отпуска. В дипломе было написано: