Николь Галанина - Меня охраняют призраки. Часть 2

Но сейчас никто в её обширном семействе не думал ругаться. К мистеру Хаэну прибыли в гости его родители, с которыми у мистера Хаэна после четырёх последовательных неудач по открытию собственного бизнеса сложились довольно напряжённые отношения. Миссис Дэвис никогда не любила ни мистера, ни миссис Хаэн-старших, во время их редких визитов она старалась спрятаться в дальних комнатах и скинуть все обязанности по приёму гостей на свою дочь. Габриэль тоже не испытывала к мистеру и миссис Хаэн-старшим особенно тёплых чувств: они любили разговаривать о деньгах настолько, что порой даже забывали осведомиться об успехах внучек, и, если внучки всё же попадались им на глаза, то начинали забрасывать тех вопросами: «Когда ты устроишься на подработку? А когда окончишь школу, то, конечно же, будешь помогать папе в его делах? Или заменишь дедушку?» Габриэль брезгливо поморщилась и закатила глаза, радуясь, что коридор пуст и её никто не видит. Мать часто ругала Габриэль за её постоянное «обезьянничанье», но отучить строить гримасы никак не могла. Судя по оживлённым звукам светского разговора, доносившегося из-за полуприкрытой двери, за которой располагалась гостиная, бабушка и дедушка Хаэны уже были там.

– Вот и славно, – пробурчала Габриэль, крадучись продвигаясь к дверям, – никто не будет поедать мой мозг и допытываться от меня, как средневековый инквизитор, почему я до сих пор не подрабатываю. Экзамены, эта Барбара, ребята, ещё вот и… – боязливо оглядевшись, Габриэль невнятной скороговоркой пробормотала себе под нос: – и Эстелл… Можно подумать, что у меня остаётся время на подработку!

Из гостиной послышался густой смех отца. Вслед за этим миссис Хаэн-старшая что-то сказала своим хорошо поставленным контральто, и в коридор выплеснулся общий хохот. Стоя на цыпочках и по-собачьи прислушиваясь, Габриэль отметила, что голоса бабушки Дэвис оттуда не слышно. На неё снова накатил приступ тоски, и ей показалось, что она совсем одинока в этом мире и не нужна никому – даже собственной семье, которая, как выяснилось, и без неё неплохо проводила время.

Габриэль беззвучно выскользнула на улицу и ускорила шаг, чтобы оторваться от дома, отлепить от него свои мысли и подумать о чём-нибудь другом. Но в последнее время ей удавалось размышлять только о Бертраме Эстелле и о своей семье.

«Можно зайти к братьям Виллям, – предложила себе она, – по крайней мере, там мне удастся скрыться от всего этого».

Братья Вилли держали лавочку, в которой они занимались продажей и перепродажей дисков, музыкальных шкатулок, постеров и прочих вещей, которые могли иметь к музыке хоть какое-то отношение. Габриэль привыкла, что заходить к ним стоит, лишь подготовившись быть оглушённой потоком грохочущих звуков, складывающихся в какую-нибудь мелодию. Каждый день Билл и Фред ставили новую пластинку, которая таинственным образом сразу входила в моду у местной молодёжи. На ступеньках их лавочки сидели юные меломаны и, прикрыв глаза, покачивались в такт музыке, вокруг толклись несколько компаний, сплошь состоящие из молодых людей, и пытались танцевать. Всех здесь Габриэль знала и считала своими приятелями. Спускаясь на улочку, где располагалась лавка, она издали махнула рукой толпящимся у дверей ребятам:

– Салют единомышленникам!

– О, Габриэль нагрянула, – весело ответила сильно загорелая девочка с тёмными косичками, обернувшись, – тебя тут не было уже пару недель. Ты где пропадала? Неужели решилась взяться за ум и начать учиться?

– Я – да, а ты, Бинди? – провокационно улыбнувшись, спросила Габри.

Бинди пожала плечами с задумчивым видом, словно подобный вопрос был слишком труден для того, чтобы на него можно было ответить сразу.

– Я положусь на случай, – ответила она решительно, – это мне всегда помогало.

Габриэль ограничилась мимолётной улыбкой и прошагала мимо Бинди, крепко прижимая к себе сумку. Сумка её была расстёгнута, из неё торчал оцеплённый пружинками край блокнота. Остроглазая Бинди сразу углядела блокнот и воскликнула, хватая Габри за плечо:

– Стоп-стоп! Что это у тебя тут такое? – и она бесцеремонно ткнула пальцем в блокнот.

– Габриэль подалась в писатели, – тонко улыбаясь, предположил Джастин Харлей, тоже нависая над сумкой Габриэль.

– Ничего подобного, – оскорблённо отозвалась Габриэль и рванула ремень сумки на себя. Её щёки начали предательски краснеть. – Это… просто так… я там… уравнения решаю.

– Ну да, конечно, – рассмеялась Бинди, – знаем мы эти уравнения… Показывай, Габриэль, что ты стесняешься?

– Покажи! – потребовал Джастин. Его руки уже нахально тянулись к сумке и пытались подцепить закрытый блокнот.

– Да отстаньте вы все от меня!

Вырвавшись с силой, которой она от себя не ожидала, Габриэль проломила замок из рук Бинди и Джастина, пытавшихся её удержать, и кинулась бежать так, словно в спину ей летели стрелы, смазанные ядом. Она бежала, длинными прыжками перелетая по тротуару, расталкивала мешающих прохожих локтями и отвешивала им пинки – если они не желали сами посторониться перед нею, – и совсем не слушала, что за крики несутся ей вдогонку. Её подстёгивал острый и холодный страх, которого она раньше не знала. Она вообще не думала, что умеет так бояться. В этом её страхе присутствовало что-то глубоко унизительное для неё, и она поняла, что это было, лишь тогда, когда, совершенно измотанная, остановилась напротив корпорации «Эстелл Эстейшен» – ноги сами принесли её туда. Она с тоской всмотрелась в возносившиеся к небу многочисленные этажи с большими застеклёнными окнами, и на душе у неё сделалось совсем гадко. Она казалась себе недостойной себя самой – такой, какой она была до своего странного помешательства на Эстелле.

«Но что такого плохого в том, что я его люблю?! – гневно подумала она и вскинула руки вверх, словно пытаясь найти ответ у безмятежного неба, которое совсем не трогали пламенные чувства, пытавшиеся разорвать на части её мятущуюся душу. – Почему я должна скрывать это, прятаться, таиться?.. Я не такая, я не умею врать и учиться не хочу… не хотела… а вот научилась…

Ведь мои друзья спрашивали меня, что я рисую в этом блокноте, Бинди и Джастин хотели взглянуть, но я не сказала одним правды и не позволила взглянуть другим. Потому что я знаю, что последует за моим признанием».

Габриэль вынула из сумки злополучный блокнот и отвернула несколько плотных страниц его назад. Из середины блокнота на неё глядели тёмные глаза Бертрама Эстелла, такого, каким он был сейчас. Габриэль брала уроки рисования у матери, неплохой художницы, но никогда не пыталась делать никаких набросков, считая их все уродливыми и бездарными. По её мнению, Оона рисовала намного лучше неё.