Василий Панченко - На лопате

Майор стал обходить строй, ощупывая карманы. Куликов чувствовал себя, словно в него плюнули и понимал что глупо, но ничего с собой поделать не мог. Майор закончил обыск стоявшего рядом рыжего мальчишки. Куликов с вызовом в голосе сказал: «Товарищ майор! Даю вам честное слово, сигарет и спичек у меня нет!». Майор оценил пафосного призывника невозмутимым взглядом, и взял военный билет Куликова. Открыл на странице «Общие сведения», где в пятом пункте «Образование» было записано – «Университет», в шестом «Преподаватель». Майор кивнул и отдал билет без обыска. На слово поверил. Пока то да се оказалось, что все нары уже заняты. Куликову достался небольшой участок пола, но около раскаленного радиатора отопления. Райский уголок. Куликов, как и вчера моментально уснул.

Утром следующего дня Куликов почувствовал озноб. – «Вот они бессмысленные и беспощадные хождения по ледяному плацу. Простудился, что ли? Сейчас выпить чая и под одеяло…». Он обмотал вокруг шеи длинный вязаный шарф с таким расчетом, чтобы дышать через него. Появилась иллюзия уюта.

Из толпы вдруг вынырнул Хлебников, озабоченно сказал, – Вон смотри, в морской форме идет. Не дай бог, на флот загремим.

Офицер с черными усиками в черной форме шел вдоль серо-буро-малинового строя и загадочно улыбался.

– Вон улыбается, как придурок перед случкой, – не унимался Хлебников.

«Лучше два года считать ворон, чем три года чаек!». – Сказал кто-то громко. Офицер заулыбался еще загадочней.

Куликов, наконец, рассмотрел знаки отличия на погонах. Офицер оказался старшим лейтенантом с красными просветами на погонах. «Спокойно, господа, это сухопутный моряк» – сказал он негромко.

Старший лейтенант остановился, приподнялся на носки не по погоде надетых черных туфель и поздоровался: – Здравствуйте, товарищи!

В ответ раздалось нестройное «Здрасьте».

– Да-а-а, – протянул старший лейтенант, улыбаясь, своей как приклеенной улыбкой, кто в лес, кто по дрова. Ничего, в войсках вы научитесь и здороваться и еще многому другому. У нас правило: не умеешь – научим, не хочешь – заставим. А как же. – Улыбка не сходила с его уст. – Вам предстоит служить в военно-строительных войсках. Это большая честь!». – Послышались смешки.

– Да, большая честь… Речь офицера, сопровождавшаяся доброй улыбкой, вероятно призванной сглаживать дурацкий смысл неуместно пафосной речи. Двое в первой шеренге стояли в обнимку как старинные приятели на досуге. Офицер оборвал на полуслове свой пафос и строго рявкнул: Как стоите в строю! Руки по швам! – И опять перешел на елейный тон. – Я ведь могу и поощрить и наказать. Я строгий, но справедливый. – Улыбка вновь заиграла своей фальшивостью под его усиками. – Моя фамилия Саров Геннадий Петрович. Звание – старший лейтенант. На время следования в город-герой легендарный Севастополь, я буду заменять вам и отца, и мать. Так что от моего благосостояния зависит ваше благополучие. Ясно?

– Пасмурно, – сказал Хлебников тихо. – Этот будет вымогать, благосостояние менять на благополучие.

– Отец – командир из самого Зурбагана, – отозвался Куликов.

Часа два простояли на студеном, осточертевшем плацу, от вчерашнего снега не осталось и следа. Подошли автобусы, и началась погрузка.

В трех кварталах от вокзала всех выгрузили, дальше продолжали путь пешком. Постепенно в ряды призывников затесались провожающие. Родственники Хлебникова передали сумку всякой еды и множество бутылок лимонада «Буратино». Все это богатство Куликов и Хлебников рассовали по своим рюкзакам. Согнутая годами старушонка, обнимавшая на ходу здоровенного внучка, ласково ворковала бархатным голоском: – «Не ешь много сладкого, тебе вредно». Словно в армии внучка намеревались потчевать конфетами и сладкими булками. «Вот уж святая простота», – подумал Куликов, вспоминая, что пока их кормили один раз в сутки.

В вагон Саров распорядился входить по одному, оставляя вещи в купе проводников. Он решил познакомиться с призывниками лично, «чтобы не копаться в бумагах». Каждого участливо спрашивал, где работал, чем занимался в свободное время, собирал марки или старинные монеты, не злоупотреблял ли спиртными напитками. Саров, что-то записывал и, если бы не фальшивая улыбка, мог сойти за вполне серьезного, делового и доброжелательного политработника. Саров был замполитом учебной роты, куда и вез бывший 81-й взвод из Оренбурга. Куликов не вдаваясь в детали, на все вопросы отвечал кратко.

– Ты не увлекался коллекционированием монет, марок или книг – спросил Саров.

– Нет, – понимая, куда клонит политработник, ответил Куликов.

– Жаль. – Вполне искренне заметил Саров, чем удивил Куликова уже привыкшего, что весь этот человек улыбка, речи, все – фальшивое со вторым дном ласкового вымогателя.

– Очень жаль, – еще раз сказал Саров, – Ну хорошо, грамотные люди нам нужны. А теперь для порядка проверим рюкзак, я конечно верю. Что там нет водки. Однако, дисциплина, прежде всего. – Улыбался Саров.

В рюкзаке, сверху лежали шесть бутылок «Буратино» из от хлебниковских родственников. Саров попросил две, сославшись на то, что они с прапорщиком, хмурым субъектом, который все время, молча, смотрел в окно купе, не успели купить воды в дорогу. Вернувшись к своим, Куликов выяснил, что офицер и прапорщик «не успели» запастись, еще многими другими вещами. Поборы проводились с каждого, у кого хоть что-либо было. Особенно хороший улов был в виде разнообразных консервов. Саров после проявленных хлопот о личном составе вверенных ему людей, получил несколько кличек, о которых конечно не догадывался. Хомяк-хлопотун, по аналогии с енотом-полоскуном. Закрепилось Хлопотун, хомяк отпал – Саров был довольно тощего телосложения. От Хлопотуна провели линию через туалет, в который Саров как-то часто заходил, и родилось – Продристун-Хлопотун. В целом Сарова не очень полюбили и вряд ли в бою прикрыли своим телом. «Тихо! Хлопотун идет! Прячь еду!», – стало дежурной шуткой.

Вечером спецэшелон, набитый призывниками, оставил Оренбург далеко позади. Саров разобравшись с консервами, запаса которых ему и прапорщику хватило бы на три месяца, собрал еще по пять рублей с призывников «на чай». Это он уже не лично сделал, а через назначенных им старших в каждом отсеке-купе.

Трое суток военный эшелон медленно тащился за запад, останавливаясь на каждом полустанке. Изредка грузили и выгружали новобранцев. Так он по замысловатой дуге дошел до Нежина, где была большая учебка Советской армии. После Нежина в вагоне стало гораздо свободней. Остались только те, кому предстояло служить в Крыму.

Время не занятое сном убивали, как могли. Играли в карты, пока прапорщик не отобрал последнюю колоду. «Азартные игры развращают», – сказал прапорщик, выдохнув перегар. «Ну и что, что в дурака, от дурака, до очка – один шаг». Тогда Куликов на двух листах бумаги нарисовал шахматную доску. Стали играть в шашки пробками от лимонадных бутылок. По вечерам «шалуны» развлекались подкладыванием грязных носков к лицам спящих. Тех, кто послабей, конечно. Пели под разбитую гитару. Особым успехом пользовались песни: «Постой, паровоз, не стучите колеса…». И «По тундре, по железной дороге идет курьерский Воркута – Ленинград…». И бесконечные анекдоты, конечно. Собственно «тундры» за окном никакой не было, не смотря на песню. Снег по мере продвижения на запад становился все жиже, а когда из Нежина повернули на юг, он вообще исчез.