Владимир Удод - Я ещё живой. Рассказы и повести

– Да иди ты со своей бутылкой! – не поддавался на уговоры отец.

Сосед долго упрашивал, а потом привёл последний аргумент:

– Так нечестно, Анатолий! Твой кот мне руку серьёзно травмировал. Помнишь? Полгода заживала рана. Ты даже представить не можешь, как это больно. Мог бы твой Жозя во искупление вины немного и послужить мне. Ничего бы с ним не сталось.

Поколебавшись, отец сдался:

– Ладно, бери. Но это первый и последний раз, учти. – И сам из рук в руки передал нашего любимца соседу. – Сарай закроешь, но ляду оставь открытой. Жозя сам знает, что делать.

– Хорошо, хорошо! – обрадовался Фёдор. – Я всё понял. Завтра верну котика в целости и сохранности.

Но утром окровавленного Жозю на руках принёс отец. Тогда я и узнал значение некоторых нехороших слов. Со злостью выругавшись, он с болью в голосе сказал:

– Загубил кота, сволочь. Я же его предупредил, чтобы ляду открыл – и всё, а он, м… дак, бросил кота в погреб и запер. А там нет простора! Пока Жозя душил одну крысу, другие кидались на него – и вот что сделали с беднягой.

Глядя на истерзанное, окровавленное тело своего четвероногого друга, на его висящие лоскутами так мною любимые ушки, я разрыдался.

– Ничего, Вовка, не плачь, вылечим мы нашего Жозю, – пытался успокоить меня папа. – Мама же у нас доктор. Она всех лечит. И Жозю вылечит. Не плачь, малыш.

Мама быстро принялась обрабатывать раны коту. Тот не сопротивлялся, даже не дёргался, лежал спокойно с полузакрытыми глазами и тяжело дышал.

– Не знаю, что бы за это сделала Федьке! – возмущалась она.

– Да дал я ему разок в морду, – сказал отец. – А если помрёт Жозя, то добавлю.

Но Жозя выжил. Болел долго, тяжело, сильно похудел, вылинял местами до кожи. Но выжил. Во время болезни он часто тулился ко мне, видимо, ему хотелось согреться. И я боялся лишний раз пошевелиться, чтобы его не потревожить. А он долго спал у меня под боком и пел мне на ухо свои грустные кошачьи песни. Только весной мы с ним снова вместе вышли на прогулку во двор. Я заметил, что характер у моего друга сильно изменился. Он равнодушно воспринимал происходящее вокруг, никак не реагировал на разгуливающих по двору кур и ворующих у них корм воробьёв. Раньше бы Жозя спуску не дал этим маленьким наглецам, а теперь он даже не смотрел в их сторону. Единственное, что ему нравилось, – это, сидя на лавочке, щуриться на ласковое солнышко и, вытянув шею, втягивать носом свежий весенний воздух, от которого он отвык за время болезни.

В памятном 1961 году нашей многодетной семье выделили новую трёхкомнатную квартиру на другой улице. Как водится, первым впустили кота. Жозя по-хозяйски обошёл пустую квартиру, запрыгнул на подоконник и грустно уставился в окно. Всем новое, просторное, светлое жилище очень понравилось. Всем, кроме Жози. Он затосковал. Когда выпустили его погулять на улицу, он медленно пошёл мимо наших окон в сторону старого дома, который находился в каких-нибудь трёхстах метрах. Я не выдержал и стал звать его, но отец остановил меня:

– Не надо, не зови. Ему надо привыкнуть. Коты – не люди. Им хорошо там, где они выросли. Может быть, со временем и Жозе нашему здесь понравится, а пока пусть идёт себе.

Некоторое время он приходил к нам, но после того как поест, торопился обратно. Его визиты становились всё реже, а со временем вовсе прекратились. Я пытался его разыскать в старом дворе по улице Олега Кошевого, но так и не нашёл.

Это был первый четвероногий друг в моей жизни и первое, что я вообще помню. После у меня будет много кошек и собак. Их приносил мне отец, я подбирал их на улице, мне их дарили, но Жозя навсегда останется самым первым и самым любимым.

Жора Копейкин имел странные суицидальные наклонности. Он многократно предпринимал попытки уйти из жизни – и всё время ему кто-то мешал. Ну никак не получалось у него повесится, перерезать себе вены, погибнуть под колёсами автомобиля или поезда. Даже отравиться не смог. Всегда кто-то находился рядом и спасал незадачливого самоубийцу.

Первой раскусила Жору его тёща.

– Да ты посмотри на него, дура! – поясняла она дочери. – Он же на публику играет. Захотел бы – давно уже избавил тебя от своего гнусного существования. Он же не мужик – баба! Любит, чтобы его жалели, уговаривали. Тьфу! Тряпка!

Вскоре к такому выводу пришли все, кто хоть сколько-то знал Жору Копейкина. От его пьяных рассуждений о бессмысленности бытия отмахивались, как от назойливых мух. Когда он подходил к столику во дворе, за которым мужики играли в домино или шахматы, и едва успевал произнести несколько слов, его тут же кто-нибудь обрывал:

– Жорик, иди, поищи свободные уши в другом месте. Дай людям отдохнуть после работы.

Копейкин грустно вздыхал, разворачивался и уходил к соседкам, обсуждающим городские новости на лавочке возле подъезда. Но и там ему никто не радовался, и посылали куда-нибудь подальше. Детям, жене и тёще было сложнее избавиться от бредней главы семьи, каковым Жора никогда, по сути, не являлся, и все с нетерпением ждали, когда тот угомонится и отправится спать.

– Вот помру, тогда поглядим, как вы тут без меня заживёте! – произносил свою излюбленную угрозу Жора, многозначительно потрясая указательным пальцем. И вновь злорадно цедил сквозь зубы: – Поглядим, поглядим.

Однажды всегда терпеливая жена не выдержала и закричала:

– Господи! Да скорее бы уже! Как же ты надоел! Прости, Господи!

– Ах так! Значит, так? Ну ладно! – взвизгнул супруг и как ужаленный выскочил из квартиры.

На этот раз его намерения были самыми серьёзными. Забравшись на крышу своей пятиэтажки, он подошёл к её краю и посмотрел вниз. Стало страшно. Но обида на жену и осознание неудавшейся безрадостной жизни, усиленные изрядной дозой алкоголя, были сильнее. Однако отказать себе в последнем желании перед смертью он не мог, поэтому закурил сигарету и с высоты птичьего полёта решил взглядом попрощаться со своим двором, где жил с самого рождения, но никогда не чувствовал себя счастливым. И вдруг Жора заметил приближающуюся к подъезду тёщу, которая возвращалась из магазина с продуктами. Решение созрело мгновенно: «Уйдём вместе, дорогая тёщечка! Надо только взять разгон, чтобы не промахнуться и не задеть козырёк над крыльцом». Отступив на несколько шагов, Жора разбежался и прыгнул…

Копейкину не повезло. Он зацепился ногой за телевизионный кабель собственной антенны, и его тщедушное тело существенно изменило траекторию полёта. Жора рухнул на молодую, но достаточно высокую и ветвистую черёмуху. В одночасье были искалечены две жизни – черёмухи и Копейкина. Неокрепший ствол дерева обломился почти у самой земли, а Жора получил перелом позвоночника со смещением в области поясницы.