Владимир Удод - Я ещё живой. Рассказы и повести

Из больницы его забирала престарелая, но ещё крепкая мама. Кроме неё, Жора оказался никому не нужен.

Как ни странно, после этого случая Жора Копейкин полюбил жизнь. Раскатывая на инвалидной коляске по городу, он здоровался с каждым встречным и всегда приветливо улыбался. Больше никогда от него не слышали жалоб на плохую судьбу и несправедливость Бога.

Я был удивлён, когда мой друг детства заявился ко мне при полном параде, с дембельским чемоданом, обклеенным гэдээровскими переводками. Служба в армии закончилась, Сашка вернулся. Но радости на его лице я не заметил. Было видно, что друг мой сильно расстроен.

– Ты давно приехал? – задал я нелепый вопрос.

– Пару часов назад, – потухшим голосом ответил друг.

– Дома был?

– Нет.

– Почему?

Лицо его исказила неприязненная гримаса, и он выдавил из себя:

– Смотреть на пьяную рожу бати и видеть, как он радуется не мне, а очередному поводу нажраться? Не хочу.

– А мать?

Саша только махнул рукой и спросил:

– Можно, я немного у тебя посижу?

– В чём проблема! – воскликнул я и потянул друга в свою комнату.

Окинув её равнодушным взглядом, он вяло отметил:

– Всё, как и прежде. Ничего не изменилось за два года.

– Как это ничего? – возмутился я. – А стереопроигрыватель? Полгода назад купил на заработанные на практике деньги.

– А-а, ну да, – пробурчал Сашка, открывая прозрачную крышку проигрывателя. Потом вяло поинтересовался: – Что сейчас новенького на гражданке слушаете?

Я взял из солидной стопки пластинок красочный конверт с фотографией музыкантов и не без гордости заявил:

– Вот! Достал по знакомству. Новая группа, «Синяя птица» называется. Классная вещь! Хочешь, поставлю?

– Ну поставь, – равнодушно согласился друг.

Едва певец пропел «Там, где клён шумит над речной волной, говорили мы о любви с тобой», я заметил на лице Сашки эмоции. К концу песни он уже рыдал.

– Поставь ещё раз, – попросил мой друг, когда песня закончилась.

И снова над речной волной зашумел клён. И снова Саша, обхватив ладонями лицо, заливался слезами. После четвёртого или пятого раза я сказал:

– Ладно, ты слушай, а я пойду, приготовлю чай. Или, может, тебе чего-нибудь покрепче?

Он только отрицательно мотнул головой, ни на мгновение не отрываясь от прослушивания песни. Я понял, что это как-то связано с его воспоминаниями о девушке, с которой он встречался до армии. Я видел её всего пару раз. Она была не из нашего района. Мне эта девушка запомнилась эффектной блондинкой на проводах моего друга, постоянно виснувшей на его шее и не стеснявшейся при всех целовать призывника взасос. А ещё всплыло в памяти, как она громко разрыдалась, когда автобус с новобранцами тронулся в путь, будто прощалась с любимым навсегда. Чтобы её как-то ободрить, наша дружная компания запела: «Не плачь, девчонка, пройдут дожди. Солдат вернётся – ты только жди!».

Я долго возился на кухне, не решаясь прервать невесёлые мысли друга. Но после десятого круга не выдержал. Выключив проигрыватель и поставив перед ним чашку с ароматным чаем, я решительно потребовал:

– Давай, дружище, рассказывай, что с тобой стряслось.

Он поднял на меня красные, распухшие глаза и, едва сдерживая рыдания, произнёс:

– Я каждый день в армии считал. Каждый день! Понимаешь? Я представлял нашу встречу… Я не к матери приехал, а к Любаше. И что? Она меня даже в дом не пустила. Вышла на крыльцо и сообщила, что замужем уже почти год.

– Как это? – удивился я. – Разве вы не переписывались?

– В том-то и дело! – выкрикнул Саша. – Я получал от неё регулярно письма. Да такие письма, что перечитывал каждое по сто раз. И каждое заканчивалось словами: «Люблю, обнимаю, целую. Твоя Любаша».

– Ничего не понимаю, – развёл я руками. – Зачем она так поступила?

– Я спросил у неё то же самое. И знаешь, что она мне ответила? Её новый парень меня пожалел и заставил писать хорошие письма, потому что в армии часто стреляются, когда узнают, что их девчонки бросили. Вот она и решила не брать грех на душу. Вот дура!

– А ты?

– Что я? Достал из чемодана её письма, бросил ей в рожу и ушёл.

– Ну и молодец! – одобрил я поступок друга. – Плюнь на неё и пей чай.

Саша сделал несколько осторожных маленьких глотков, а потом, поставив чашку на стол, сказал:

– Самое обидное, что ко мне там привязалась дочка командира части. Хорошая девчонка. Симпатичная. Я их семье помогал обустраиваться в новом доме. Проводку полностью переделал и по мелочи всякие такие дела. Очень хорошие люди. Больше месяца у них пропадал. Понравился я и дочке, и маме, и даже полковнику. Но нет! У меня же Любаша есть! Как же, любовь! А я верный, как пёс. Ну скажи, разве не обидно?

– Обидно, – согласился я. – Но жизнь не кончается. Тебе нужно идти туда, где тебя действительно любят и ждут.

– А-а, домой, что ли? – дошло до него. – Сейчас пойду. Поставь ещё разок эту песню. Послушаю и пойду. Обещаю: соплей больше не будет.

Снова зашумел клён над речной волной, но друг мой Сашка уже не плакал…

Ни один город в мире не обходится без своего городского сумасшедшего. На моём веку в нашем городе их было несколько. Эта категория людей нередко вызывает у горожан смех, презрение, жалость, но я расскажу о тех, кого уважали.

Особое место в списке городских сумасшедших занимал человек по прозвищу Комиссар. Всегда чистый, опрятный, одетый в добротный костюм, гладко выбритый, в фетровой шляпе или в каракулевой шапке, в зависимости от погоды, с неизменной газетой «Правда» в руке он с достойным видом ходил по улицам города и выкрикивал патриотические лозунги. Но не те, что обычно писались в то время на плакатах и транспарантах, а собственного сочинения. Например, увидев ярко накрашенную девушку, Комиссар зычным голосом кричал: «Губы накрасила – Ленина убила!». Или: «Губы накрасила – ноги не помыла!». Для того чтобы его кричалки приобретали некую поэтическую форму, он менял ударения в словах. Так, в слове «накрасила» ударение делалось на букву «и». Выглядело это очень забавно для всех, кроме той, к кому обращены были эти слова. Девушка, краснея, торопилась скрыться подальше от излишнего внимания к своей персоне.

Проходя мимо школы, он не оставлял без внимания школьников: «Пионеры-ленинцы – молодцы!». А возле кинотеатра выдавал новый шедевр: «Гражданин советский, не ходи на фильм немецкий!». И не беда, что афиша зазывала зрителя на французское кино.

Мне запомнился один случай, произошедший на моих глазах. Случилось это в 1971 году. Комиссар держал в руках развёрнутый номер «Правды» с портретами трёх погибших советских космонавтов. «Великое горе постигло советский народ! – полным трагизма голосом кричал он. – Три лучших сына отечества отдали свои жизни во имя советской науки и прогресса! Скорбите, люди!». Обычно краткий в своих речах, на этот раз Комиссар был многословен и красноречив. Когда он проходил мимо женщин, торгующих жареными семечками (десять копеек за большой стакан и пять – за маленький), одна из торговок попыталась его урезонить: