Алена Ушакова - Ангел смерти. Рассказы

Анастасия тяжело вздохнула. Вспомнилось детство. Рождественские гадания ночью. Матушка жива еще была. Варенька, подружка, в гости зазвала, гадать уговорила. Зеркало бабушкино, старинное, из отцовского сундука стащила. Над страхом Анастасии только смеялась. «Смотри, – говорит, – внимательно смотри, и судьбу свою в зеркале увидишь». Смотрели до одури в зеркальное нутро, несколько свечей зазря сожгли, а когда Вареньку в глубокой ночи сон сморил, Анастасия увидела Его. Ничего не рассказала наутро подруге, да и ни одной живой душе, ни о том, как правильны черты лица его, как сини глаза, какой огонь в них горит.

Много лет ждала, что увидит все это наяву, даже когда под венец шла, все надеялась. Потом поняла, что зеркало в ту декабрьскую ночь сыграло с ней злую шутку. А когда несколько недель назад увидела Его, увидела и узнала, почувствовала – это Он, это судьба. Это ли не чудо? Неужели так бывает?

Наконец, застучали на крыльце, загремели тяжелым железным засовом. Тяжело вздыхая, отворили входную дверь. Это Василиса Сергеевна, огромная женщина в необъятных черных одеяниях, страдающая одышкой. Неуклюже запнувшись в дверях о забытое тетей Фросей ведро, она проворчала что-то о нерадивости и нерасторопности уборщицы и шумно, не взглянув на Анастасию, прошла сквозь комнату. Не выспавшийся Петрович нелепо засеменил вслед за ней, бормоча что-то в оправдание и своей, и чужой лености. Василиса – начальница, и гнев ее страшен.

Анастасия улыбнулась. Каждый день одно и тоже. Идут и ее словно не видят. То ли дело Он. Анастасии казалось, Он ловил каждый ее взгляд и видел каждый ее взгляд. Он появился недавно. Говорили непонятные слова о какой-то «практике», далекой Москве и о Московском университете. Анастасия вспомнила, как когда-то давно отец смеялся над неким Кузьмичевым, отправившим своего сына учиться в первопрестольную. И Его, верно, отец благословил на учебу.

В первый день, когда Анастасия в нем узнала, почувствовала того, о ком рассказало зеркало много дней назад, Он остановился около и смотрел на нее долго, так что и вправду, как мачеха говорила, захотелось потупиться в пол и спрятать глаза. И с того дня жизнь для Анастасии наполнилась смыслом, красками, а каждое утро ожидалось как праздник, как чудо.

Александр ступил на крыльцо. Трава вокруг сияла росой. Было тихо. Как всегда ранним утром в деревне все дышало сырой свежестью и поражало пустынностью. Мелькнула вдруг мысль: а как, если и вправду, нет больше на свете никого, кроме него, обезлюдело все, и он остался один – он и эта трава, он и это утреннее светило, он и подрагивающие зелеными листьями деревья, что растут много лет вокруг двухэтажного деревянного дома. Но нет, это иллюзия, и не потому, что людей в деревне предостаточно, а потому что стоит только переступить этот порог, и там внутри, в царстве старого дома среди скрипящих половиц и темных окон ждет Она – Анастасия.

Александр открыл дверь. Вошел и поздоровался в пустоту деревянных коридоров. Начальница Василиса вмиг услыхала, приоткрыла дверь. Он, было, поспешил к ней, но в самой большой – главной комнате дома, в той, в которой Миша-Мишутка и пузатый самовар на столе, застеленном старинной кружевной скатертью, не в силах был справиться с собой и остановился. Ноги, как в первый день, так и в последний, словно к деревянному полу приросли, сердце остановилось на миг, и дышать стало трудно. Как никогда раньше в жизни. «Мальчишка, мальчишка», – ругал себя Александр, но ничего не мог поделать. А Анастасия отвечала ему таким же завораживающим взглядом, необыкновенным сиянием карих глаз и вечной загадкой, которую разве мужчина в силе постичь? Жизни не хватит.

Анастасия в душе улыбалась. Утро, как и мечталось ночью в тиши, подарило новую встречу с Ним. И никто не помешает, даже Василиса, что, не дождавшись Александра в своем кабинете, прибежала сама, засуетилась, сыпя непонятными словами, которых ни Александр, ни Анастасия будто и не слыхали.

Он думал о том, что наступил последний день, сегодня в ночь поезд умчит его в Москву навсегда, и не увидеть ему больше этих глаз, этой тяжелой смоляной косы. Вспомнилось, как в первый раз глядя в эти глаза, он почему-то представил бескрайнее ромашковое поле и небо, бездонно голубое, в котором затерялся желтый бумажный змей, склеенный отцом в подарок на его десятилетие. А в Москве со дня на день тяжелая защита. И научный руководитель, который так «вовремя» улетел в Швейцарию. А в Москве невеста, о которой ни минуты не думалось без досады и сожаления о поспешном выборе. А глупая идея бросить все – и кандидатскую, и научного руководителя с его заманчивыми предложениями зарубежной стажировки, и невесту с нерусским именем Илона, и квартиру, что ее родители приобрели так своевременно в спальном районе столицы, и приехать сюда, в глухую провинцию – преподавать или заведовать этим заброшенным и богом забытым краеведческим музеем… чтобы каждый день видеть Ее… Глупая идея, но как от нее избавиться?

– Проходите, проходите! Смелее, да не толкайтесь, всем в нашем музее места хватит! – раздался громкий, зычный голос Елизаветы Сергеевны, заместительницы начальницы Василисы.

У входной двери вновь застучали, загремели, и через минуту в комнату забилось, затолкалось, шумя и гомоня, десятка два десятилетних школьников – мальчишек с озорными глазами и девчонок с растрепанными косами.

– Васильев! Не смей прикасаться к чучелу медведя, он у нас и так ветхий! Девочки, не ссорьтесь! – запричитала на детей Елизавета, которую детские группы экскурсантов всегда заводили сверх меры.

Но дети, заметив незнакомого им Александра, и сами уже угомонились, встали полукругом. А Елизавета, как всегда заунывно и заученно начала, словно запела:

– Вы находитесь в старинном доме купца Ерохина. Два столетия назад этот дом был самым богатым в нашей деревне, а хозяину его – Семену Петровичу Ерохину принадлежали все лавки в округе. Торговал он всем потребным в крестьянском хозяйстве – и…

Мальчик по фамилии Васильев, которого в этой комнате больше всего интересовал медведь – унылое бурое чучело в углу – тяжело вздохнул: байки о купце Ерохине весь класс давно уже знал наизусть. Васильев решил было дернуть Катьку Смирнову за косу, но та злобно шикнула на него, и мальчику ничего не оставалось, как слушать рассказ экскурсовода дальше.

– За этим столом семья Ерохиных собиралась за ужином. Бережлив, скуп, да жаден до денег был Семен Петрович, а на портрет своей молодой красавицы жены не поскупился – пригласил художника из губернского центра. Дети, можете подойти ближе! – Елизавета, вооружившись указкой, повела своих притихших экскурсантов к стене, на которой висел старинный портрет в тяжелой позолоченной раме.